— Вам казалось. Я мог бы достичь гораздо больших высот на политическом поприще, если бы понял это сразу. Вместо этого долгие годы просидел в посольстве.
— Вам не нравилось в посольстве? — спросила я.
Иртхан приподнял брови.
— Вы меня не понимаете?
— Понимаю. Если вам не нравилось в посольстве, могли бы попробовать себя в юриспруденции или в области экономики.
— Вы издеваетесь?
— Нет. — Я пожала плечами. — Я так поняла, что вашу карьеру существенно тормозили ваши отношения с неиртханессой. Но если вы их начали…
— Я начал их исключительно потому, что в молодости обладал таким же нравом, как и мой сын. Я совершил ошибку, эсса Ладэ. Когда Лия оказалась беременна, стало понятно, что между нами ничего не может быть.
— Вот как.
— Именно так. — Он нахмурился. Любимая фраза у него, что ли? — Рано или поздно любого иртхана потянет к огню, и тогда никакие чувства не изменят силы звериного зова.
— Вы это поняли, когда она была беременна?
— Мы это поняли, эсса Ладэ. — Он сделал акцент на слове «мы». — Слишком поздно. Пламя, которое живет внутри нас, не поддается объяснению и укрощению. Можно всю жизнь уверять себя в обратном, но это всего лишь самообман. Ей тяжело было носить сына, и даже моя помощь не могла этого изменить. Но это всего лишь мелочь по сравнению с тем, что нам предстояло дальше.
Иртхан пристально посмотрел на меня и продолжил:
— Мы могли бы остаться вместе, не скрою. Могли бы, невзирая на все, но мы осознавали, что рано или поздно это закончится взаимными упреками. Рядом с ней мне всегда не хватало бы пламени. Рядом со мной она всегда бы чувствовала себя неполноценной. Мы разные, иртханы и люди. Этого не изменить. И если в порыве чувств это кажется незначительным, то потом обозначается все ярче. Выходит на первый план и мешает двигаться дальше. Джерман долго жил среди людей, но он всегда будет тянуться к огню. Когда вернется в Ферверн, он почувствует это особенно остро.
Трясучка у меня прошла, зато руки похолодели еще сильнее. Отец Гроу не сказал ничего такого, о чем я не думала бы сама. Точнее, думала я, конечно, не настолько упорядоченно, Гранхарсен просто все разложил по полочкам.
— Можно сколь угодно долго закрывать на это глаза, но ни к чему хорошему это не приведет.
— Не знаю. Лично я считаю, что Джерман — это хорошее.
— Не передергивайте, эсса Ладэ. Джерман — мой единственный сын, но в свое время мне пришлось принять очень непростое решение. Лие тоже.
— Вы заставили ее от него отказаться? Такими же методами, какими сейчас пытаетесь заставить это сделать меня?
У иртхана дернулся уголок губ.
— Лия прекрасно понимала, что рядом с ней у него нет будущего.
— Да вы что?
— История вашей сестры известна на весь мир, эсса Ладэ. Скажите, она была счастлива среди людей?
Я поправила юбку непослушными пальцами. Настолько непослушными и ледяными, что они показались мне механическими.
— Думаю, да.
— Напрасно, — без тени издевки сказал иртхан. — Пламя, так или иначе, будет звать за собой. Мы можем отказываться от этого зова, даже не понимать, чем он вызван — если огонь внутри спит, но это что-то всегда будет отзываться тоской и ощущением пустоты. Спросите свою сестру, что она чувствовала, когда не знала о пламени.
— Спасибо за совет. Возможно, я им воспользуюсь, — сказала я, собираясь встать, но иртхан покачал головой.
— Вы меня не понимаете, эсса Ладэ. По вашей милости моему сыну придется провести несколько лет в таэрран…
Вот не надо ему было этого говорить.
— Не придется. — На этот раз я поднялась так резко, что стул отлетел в сторону. — Я сделаю все, чтобы этого не произошло. Где его мать?
— Что? — Раздражением меня полоснуло наотмашь.
Гранхарсен снова надо мной возвышался, но теперь мне было уже без разницы.
— Где его мать, я спрашиваю? Что с ней стало?
— Лия счастлива. Она замужем и у нее двое детей.
Внутри все перевернулось, а во рту почему-то появился мерзкий привкус, как будто я хлебнула самый дерьмовый в мире кофе. Гораздо более дерьмовый, чем когда-либо готовила я.
— Я не откажусь от вашего сына, местр Гранхарсен, — произнесла спокойно, хотя внутри меня всю трясло. — Решайте, нужен вам сын или политик. Последних, насколько я поняла, у вас и так в избытке. Хорошего дня.
Чувствуя растекающуюся по кабинету драконью ярость, я развернулась и направилась к дверям. Спину мне буравили ледяными лазерами, но я не обернулась. Вышла в приемную, где должна была почувствовать оттепель, но не почувствовала.
— Прошу прощения, — обратилась к секретарю. — Где я могу привести себя в порядок?
Секретарь указала мне направление, и я прошла мимо Единички с напарником, стараясь на них не смотреть. В коридоре все ускоряла шаг — до той минуты, пока не влетела в туалет, который размером превосходил старую родительскую квартиру.
Была ли ваша сестра счастлива?
Ладонями ударила в стену с такой силой, что удар отозвался в плечах. Я колотила по ни в чем не повинной стене до тех пор, пока ладони не загорелись.
Увы, не от пламени.
Спокойствия это мне не принесло, но помогло хотя бы отчасти сбросить напряжение. К тому что меня будут дожидаться у дверей, я была готова, поэтому ничего не сказала ни Рону, ни второму вальцгарду. Я вообще ничего не сказала ни по дороге в отель, ни по дороге к «Вернц Айрих», телепорту Хайрмарга. Все в том же состоянии блаженной прострации пребывала, когда мы вернулись в Зингсприд.
Вконец очешуевший организм отреагировал на жаркое утро полным и безоговорочным выпадением в нерастворимый осадок, отодвинув на задний план даже случившееся в Ферверне.
— Куда сейчас, эсса Ладэ? — невозмутимо поинтересовался Единичка.
— Домой, — сказала я.
И мне было в общем-то уже не до оговорочки и не до того, что, возможно, меня там больше никто не ждет. Когда я открыла дверь
