Подземное логово заполняют толпы вырожденцев, поклоняющихся Мутантрице Иморо, причем многие из них изменены ею лично. Каждый из них уникален, но при этом все одинаково мерзостны. Их мутации зашли настолько далеко, что на поверхности существ немедленно приговорили бы к сожжению. Даже в такой захолустной дыре, как Харам, не станут открыто терпеть подобных выродков, однако Иона забрался так далеко именно ради встречи с их госпожой. После бесчисленных неудач она стала его последней надеждой на исцеление.
— Как мне от него избавиться? — спрашивает Тайт.
— Никак. Оно глубоко внутри, гораздо глубже, чем ты думаешь, пупсик. — Иморо хитро смотрит на него, облизывая длинным языком острые, как у акулы, зубы. — Твоя плоть ваще ниче не чует потому, что ты борешься с даром. Когда на тя дуют ветра Плетельщика Плоти, надо согнуться, и тогда получишь благословения. А иначе сломаешься, как крысожук в сливном потопе. — Она ухмыляется, пуская черные слюни. — Или хуже! В этой жизни всегда может быть хуже, Трехглазый.
— Меня зовут иначе, мутант.
— А вот и нет! — настаивает хирургеон, проводя по его руке своей иссушенной культей. — Только это имя сейчас имеет значение. Если истинное прозвание нашло тебя, от него уже не отвязаться!
— Выходит, ты ничего не можешь сделать, — произносит Иона, сжимая кулак так сильно, что ногти пронзают кожу.
Тайт чувствует на них кровь, а также тихий отголосок благословенной боли. Такие бессильные движения уже стали привычкой — или даже страстью. Его другая рука, ведомая иным стремлением, вытаскивает пистолет из–под истрепанной куртки.
— Ты не можешь мне помочь.
— Я могу помочь тебе обрести себя, пупсик. Показать, как… изменить пути своей жизни!
Мутантрица Иморо снова хихикает, словно ее позабавила понятная лишь ей шутка.
— А если хорошо заплатишь, я, того и гляди, даже…
Иона всаживает лазерный заряд ей в глотку. Пока карлица падает, а бессмысленно бормочущая свора ее последователей бросается к нему, Тайт успевает открыть шквальный огонь, истребляя вырожденцев, как вшей. Ему хорошо. Здесь, в глубине жалкого технозакутка, в окружении чудовищ и отвратительной правды о самом себе, Иона почти сдается под напором неизменной ярости. Она всегда с ним, тлеет под оболочкой его мыслей, как жаркий уголь под слоем пепла. Если он поддастся, последуют несколько секунд вины, а затем лишь сладкое алое забвение гнева и долгая расплата за все те страдания и ненавистные загадки, что спустила на него Галактика. Капитуляция и триумф, сплетенные вместе.
— Гори, — произносит Иона, пристрелив безногого человека–слизняка, который вцепился в его ботинки. На лице Тайта — широкая улыбка. — Пусть все сгорит! — кричит он, убивая жилистого мужчину с тремя сращенными лицами. Одно из них смеялось, второе плакало, а третье злобно рычало.
Как и всегда, Иону спасает сестра. За миг до того, как поддаться безумию, он видит перед собой образ Мины, исполненный скорби, и успевает опомниться. Если впустить в себя неистовство, дать ему по–настоящему впиться зубами в душу, от него уже не избавиться. И тогда Тайт не сможет найти сестру, потому что перестанет искать. Забудет о ней. Этого нельзя допустить.
Поэтому Иона заметает раскаленный уголь своей души пеплом и снова обращается в лед.
— Я — ничто, — произносит он, и становится по слову его.
Он бездумно истребляет оставшихся мутантов — стреляет, перезаряжает и убивает с эффективностью боевого сервитора, исполняющего протокол ликвидации. Такое случалось уже много раз и наверняка произойдет вновь. Тайт не меньше шести лет брел по длинной, залитой кровью дороге из Карцерия, скованного адской ночью, в трущобы мутантов на Хараме, но подозревает, что скитания только начались.
Окончив зачистку, Иона обнаруживает, что Мутантрица Иморо почему–то еще жива. Стоя над ней, он слышит бульканье из опаленной и разодранной глотки карлицы. Иона не сразу понимает, что тварь смеется.
Темные капли крови оросили страницу. Спустя мгновение они исчезли, поглощенные голодным пергаментом. Тайт с отвращением отдернул руку. Книга давно присосалась к его душе, но будь он проклят, если согласится включить в договор еще и жизненную влагу.
«Проклят?» — хмуро усмехнулся Иона.
— Думаю, поздновато об этом беспокоиться, а? — по секрету признался он еретической книге.
Конечно же, теперь еретиком был сам Тайт, ведь именно он заполнил большую часть страниц словами, родившимися из его впечатлений и озарений. Таинственный пролог тома стал семенем, откуда произросло все остальное: и текст, и странствия. Одно вело за собой другое, каждый пассаж, давшийся тяжким трудом, намекал на новые неизведанные горизонты, где неизменно таились новые ужасы и темные откровения, которые предстояло записать, а затем поразмыслить над ними. Иона приносил самого себя в жертву повествованию, ведущему не иначе как в бездну, и оно утягивало автора за собой с каждым исписанным листом, с любым сделанным шагом.
«Книга твоя, Иона Тайт, — заявил когда–то самопровозглашенный творец с серебряными глазами. — Закончи ее».
Угрюмо обдумывая встречу с палатиной, Асената добралась до своей комнаты, но затем прошла по коридору к соседней двери. Во второй раз за ночь она замерла в нерешительности перед чьей–то дверью.
«Мне нужно с ним поговорить», — решила Гиад.
Робко, но настойчиво она стучалась почти минуту, пока Иона наконец не открыл. Его лицо обмякло, а мутные глаза словно смотрели куда–то вдаль. На секунду Асената испугалась, что он не узнаёт ее, но в то же мгновение во взгляд Тайта вернулась острота.
— Сестра Асената, — пробормотал он, — тебя явно что–то беспокоит.
— Как часто они случаются? — спросила Гиад без всякого предисловия. — Поругания?
Иона устало тряхнул головой и отступил в сторону:
— Ты лучше зайди.
Воздух в комнате вонял чем–то посильнее его обычных палочек лхо. Возможно, обскурой? От висящего в комнате дыма у Асенаты закружилась голова, в которой и так неудержимо вертелись сбивающие с толку мысли.
«Неудивительно, что он был не в себе», — рассудила сестра.
Внимание Гиад привлекла яркая лампа на столе. Рядом с ней лежала толстая книга, раскрытая почти у самого конца. Гиад успела заметить, что изящно выведенные буквы заполняют лист где–то до середины, но Иона захлопнул том, прежде чем Асената успела что–либо прочитать. Синий кожаный переплет книги украшали два серебристых разряда молнии, один чуть повыше другого. При всей простоте символа казалось, что он наполнен… чем? Значимостью? Возможностями?
— Ты что–то пишешь? — спросила Асената, указав на письменные
