Даже в роте здоровяков сержант выглядел великаном: рост чуть выше двух метров, огромные руки и грудь, каким позавидовал бы и сервитор–гладиатор. Организм каждого пустотного абордажника улучшали искусственно выращенными мускулами и генно–метаболическими усовершенствованиями, но с Фейзтом произошел какой–то сбой, и его тело превратилось в грубую карикатуру на человеческую форму. Менее крепкий человек после такого происшествия стал бы изгоем или в лучшем случае ценимым в полку ярмарочным уродом, однако Толанд сотворил из себя легенду.
— Буря голодна, — продолжал он. — Хочет покончить с нами, братья.
Никто иной в роте не называл сослуживцев «братьями». Никто иной не имел такого права.
«Бойцы всегда слушались его, — подумал комиссар Лемарш, наблюдая за группой солдат с койки у входа в лазарет. — Даже когда ими командовал капитан Фрёзе, они слушались Фейзта. И до сих пор поступают так, хотя он быстро угасает».
— Нас тут… не должно быть, — говорил Толанд, выталкивая слова в паузах между все более судорожными вдохами. Он лежал обнаженным до пояса, за исключением бинтов вокруг живота. — Нас поимели. Просто… выкинули.
Его товарищи ответили на это неловким молчанием.
— Сестра Асената сказала, что в Кольце есть госпиталь, — неуверенно произнес специалист Шройдер. — Лекари из Последней Свечи нас залатают, сержант–абордажник.
— А ты слушай больше, брат, — мрачно отозвался Фейзт.
— Она не стала бы врать, сержант, — настаивал Шройдер.
— Она есть Сороритас, да, — категорично добавил абордажник Зеврай со своим характерным акцентом.
— Верно, она не стала бы… — Толанд отвернулся от иллюминатора, и на его морщинистом лице блеснули глубоко посаженные глаза. — Но что, если солгали ей?
— Кто, сержант? — вмешался, нахмурившись, Гёрка.
Этот штурмовик–абордажник с бородой, выкрашенной в зеленый, во всей роте уступал в размерах только Фейзту и дрался поистине свирепо, но не обладал талантами в более возвышенных аспектах бытия.
Например, мышлении.
— Не знаю, — просипел Толанд. — Но кто бы решил построить госпиталь посреди океана… в нескольких днях пути от ближайшего космопорта? — Он покачал головой. — Что–то… не стыкуется.
Лемарш хотел отчитать его, но передумал. Толанд испустит дух еще до того, как судно прибудет в порт, и бредовые речи сержанта умолкнут вместе с ним. Чудо, что Фейзт вообще продержался так долго — благодаря как своей невероятной выносливости, так и заботам сестры–госпитальера, — однако вскоре чудеса закончатся. Обругав умирающего, комиссар ничего бы не приобрел и, возможно, многое бы потерял.
«Пожалуй, он даже попробовал бы убить меня, — холодно рассудил Лемарш. — Или все они».
В роты Экзордийских пустотных абордажников набирали только гвардейцев–ветеранов из обычных полков Астра Милитарум. Они больше напоминали элитных Отпрысков Темпестус, чем простых солдат, за которыми Ичукву Лемарш присматривал ранее. Как следовало из названия подразделения, оно специализировалось на операциях в космосе: штурмах звездолетов или перестрелках в невесомости и вакууме, где «верх» и «низ» становились абстрактными понятиями, а насилие вершилось в почти полной тишине.
«Спаяны кровью, закрыты от пустоты, — так звучал девиз абордажников. — Духом готовы к зачистке!»
За два года службы с бойцами роты «Темная звезда» комиссар Лемарш сражался на самых странных и опасных полях битв в своей долгой карьере. Он бился с эльдарскими налетчиками в безвоздушных недрах полой луны, распадавшейся вокруг неприятелей, и искоренял паукообразных паразитов, расселившихся на обшивке боевого корабля. В тот раз только магнитные ботинки удерживали Ичукву от падения в бездну над ним.
Однажды гвардейцы разрезали корпус пиратского крейсера в районе мостика, тем самым прикончив экипаж без единого выстрела. Комиссар зачарованно смотрел на людей, выброшенных из отверстия: извиваясь и истекая кровью, они проплывали мимо него, вращаясь в полете, как наглядные доказательства победы. Да, Ичукву прошел через потрясающие сражения и ценил память о любом из них. Даже о последнем, в котором он лишился ноги, а рота фактически погибла.
«Резак…»
Из двухсот пятидесяти абордажников, вошедших в ту кристаллическую мясорубку, уцелели всего семьдесят семь, и многие скончались от ран в следующие несколько часов. Бойцы, втиснутые сейчас в лазарет на борту морского судна, были последними из «Темной звезды».
«Из нас», — поправился Лемарш, хотя и знал, что гвардейцы никогда не примут его к себе. Ичукву досконально овладел их методами войны и прошел с ними через пару десятков уникальных преисподних, но так и остался посторонним.
Конечно, так произошло бы в любом полку. Как же еще комиссару исполнять роли судьи, присяжных и палача своих подопечных? Мужчинам и женщинам, носившим алый кушак, полагалось оставаться посторонними. Лемарш жертвовал узами товарищества без колебаний, пока его не направили в роту «Темная звезда», где он наконец отыскал воинов, достойных его самого. Людей, которых Ичукву с гордостью назвал бы равными себе. А в ответ они возненавидели его — не из страха, нет. Просто само присутствие политофицера намекало, что абордажники могут испугаться. Позорило их.
— Вас явно что–то беспокоит, комиссар. Рана по–прежнему болит?
Спрятав удивление за улыбкой, Лемарш повернулся к женщине, стоявшей рядом с его койкой. Она, как всегда, ступала поразительно тихо. Когда она вообще зашла в каюту?
— Фантом моей ноги упокоится только после того, как мне приделают новую, сестра, — ответил Ичукву, указывая на пустоту ниже левого колена. — Но я давно уже не обращаю на него внимания. Жалею только о том, что потерял вместе с ногой сапог — хорошая была обувка…
К изумлению Лемарша, женщина ответила на его улыбку. Прежде сестра только хмурила брови на серьезном бледном лице. Другие мужчины, пожалуй, сочли бы, что в этот миг она стала выглядеть моложе или даже привлекательнее. По мнению Ичукву, улыбка лишь подчеркнула, заострила ее суровость.
Конечно, не потому, что сестра Асената была уродливой. Да, ее лицо не отвечало традиционным понятиям о красоте — слишком длинное, чересчур жесткое, расчерченное множеством шрамов, — но высокие скулы и темные глаза на всех производили впечатление. Просто это лицо не подходило для улыбок.
«Особенно предназначенных мне», — заключил Лемарш.
Он знал, что Гиад презирает его, хотя женщина всегда вела себя подчеркнуто вежливо. Госпитальеры редко относились с благосклонностью к людям его призвания.
— Шторм радует вас, сестра? — рискнул предположить Ичукву.
Ее улыбка исчезла.
— Я лишь приветствую, что Бог–Император судит нас.
Лемарш кивнул:
— Этим так называемым Исходом?
— Вам известно про обряд Переправы? — Судя
