— Сестра, долг требует от меня изучать все угрозы, с которыми сталкиваются мои бойцы. Да, перед высадкой я прочел информационную брошюру.
— И что скажете, комиссар?
— Что этот обычай чрезвычайно… непрактичен. Особенно если путники тяжело ранены.
— На священном архипелаге не рады посетителям, и госпиталь там не предназначен для посторонних, — мрачно произнесла Гиад.
— Но все же мы здесь, сестра.
— Комиссар, вашу просьбу поддержал орден Последней Свечи. Как ваши солдаты, так и их раны совершенно исключительны, поэтому для вас и сделали исключение. Вы поистине благословлены.
— И правда, сестра, — согласился Ичукву. — Кроме того, я сам родился на планете с настолько же необычными традициями. — Лемарш указал на ритуальные шрамы, покрывающие его щеки. Он получил их в шестилетнем возрасте, когда показал себя воином. — Не мне судить чужие обычаи.
— Вы — непредвзятый комиссар?
«Уж не притаилась ли в ее тоне насмешка?»
— Вовсе нет — сосредоточенный на службе. У меня другие обязанности. — Ичукву улыбнулся снова, но уже широкой безрадостной ухмылкой, которой одарял заблудших солдат перед тем, как исполнить свой тяжелейший долг. Он не наслаждался казнями, только хотел, чтобы грешники отправились на окончательный Суд, полностью осознавая собственную бестолковость. — А вы, сестра, что думаете о наших хозяевах?
— Их госпитальеры прекрасно подготовлены, — ответила Асената. — Не сомневаюсь, сестры Бронзовой Свечи изготовят отличный аугментический протез и избавят вас от увечья.
«Я не об этом спрашивал, сестра».
— У них тут столько свеч, — беззаботно произнес он вслух. — Серебряная, бронзовая, железная, но они вечно болтают о «последней». А еще ведь есть «вечная» свеча, символ вашего ордена. — Лемарш показал на герб, вышитый на белой накидке Гиад. — Признаюсь, я окончательно в них запутался.
— Все они — испостаси единого сосуда, ибо каждая свеча пылает вышним огнем Бога–Императора.
— Но наши хозяева не принадлежат к вашему ордену? — не отступал Ичукву.
— Последняя Свеча зажжена от пламени Вечной, но лучится собственным светом. — Гиад склонила голову. — С вашего позволения, комиссар, я займусь другими ранеными.
«Ты не та, кем кажешься, сестра», — подумал Лемарш, глядя, как она подходит к постели напротив.
Ичукву понял это еще несколько месяцев назад — точнее говоря, в первые мгновения их знакомства. Асената и другие госпитальеры встретили изувеченных солдат «Темной звезды» на борту «Асклепия», когда остатки роты доставили туда после боя в Резаке. За время странствия в пустоте Гиад показала себя самой умелой и сострадательной из сиделок, хотя неизменно прятала свою доброту под маской строгости. К тому моменту, как звездолет достиг Витарна, абордажники уже считали Асенату частью подразделения. Кое–кто даже называл ее «сестра Темная Звезда», пусть и за глаза.
«Они любят тебя», — решил комиссар, наблюдая за тем, как светлеют лица гвардейцев при виде женщины, обходящей лазарет. Порхая по содрогающейся каюте с легкостью бестелесного духа, она задерживалась возле каждого раненого и по мере сил облегчала их страдания.
«Они любят тебя, и по праву. Но не видят, кто ты на самом деле, Асената Гиад».
Возможно, сейчас женщина, взявшая солдат под крыло, ступала по пути целительницы, но манера поведения и шрамы указывали, что когда–то она ходила по другим, менее ровным дорогам. Под чопорной белой накидкой и апостольником скрывалась воительница. Вроде бы ничего необычного: Адепта Сороритас перемещались между различными структурами своей организации, если того требовал долг, однако Лемарша тревожила таинственность, окружающая сестру милосердия.
Секреты прятались за любым ее словом и жестом, будто след из теней, ускользающий от взора Ичукву, но ничто не беспокоило его сильнее, чем невольная улыбка, которой Асената сегодня приветствовала шторм. Хотя в первую секунду комиссар не распознал выражение лица Гиад, его озарило во время разговора с ней.
Так не улыбаются лекари или бойцы.
Так улыбаются только палачи.
— Хочу умереть… стоя, — сказал Фейзт невыносимой женщине, которая только что отругала его.
— Сержант, вы умрете, только если сами захотите, — спокойно произнесла она. — Я уже предупреждала вас об опасности ненужных движений.
— Надо было… увидеть ее. — Толанд мотнул головой в сторону иллюминатора. — Бурю.
Товарищи Фейзта смылись, пока сиделка распекала его за то, что он вылез из койки. Толанд их не винил — никто не мог переспорить сестру Темную Звезду.
— Я сохраняла вам жизнь, сержант. Выходит, зря тратила время? Зря тратила благостыни Императора?
— Мне каюк… сестра. — При каждом вдохе ему казалось, что он втягивает в легкие битое стекло. — Догадался… по их глазам.
— А по моим?
— Не понял… о чем вы.
Гвардеец раскачивался, как одурелый, и мир качался вместе с ним — нет, против него, растягиваясь в слишком многих направлениях сразу.
«Вот–вот порвется, — осознал Фейзт. — В любую секунду…»
Сестра Темная Звезда подступила к нему:
— Ты видишь свою смерть в моих глазах, сержант–абордажник?
— Я…
В тени под ее белым апостольником он разглядел только две одинаковых лужицы черноты. И в них не было ничего. Как такое возможно? Они поглотили бы все, что оказалось бы слишком близко к ним. Значит, она — Пустотный Ангел, так?
Толанд яростно затряс головой, пытаясь хоть как–то собраться с мыслями.
«Мне нельзя тут находиться, — вспомнил он. — Никому из нас».
Фейзт уже не был уверен ни в чем, кроме этого, но когда он попытался сказать сестре — предупредить ее, — то не сумел выдавить ни слова.
— …Ксенофрагменты в твоей груди можно удалить, — говорила женщина. — Бронзовой Свече под силу исцелить тебя, но ты должен бороться.
«Я и… не прекращал!»
Сестра положила ладонь на забинтованное туловище Толанда. Касание холодило льдом, но ее глаза теперь ожили и лучились сочувствием. Оно почему–то терзало солдата сильнее, чем осколки, рвущие ему кишки. Лишь через пару секунд Фейзт понял, в чем причина: жалость Асенаты вызывала в нем стыд.
— Обратись к Свету Императора и наберись сил, — настоятельно произнесла она. Затем выражение лица Гиад вновь ожесточилось, превратившись в насмешливую ухмылку. — Ты трус, Толанд Фейзт? Слишком слабый, чтобы выкарабкаться? Или ты все–таки выживешь?
— Всегда… выживал, — задыхаясь, ответил гвардеец, и у него подкосились ноги.
II
Когда Асената наконец вышла из лазарета, шторм бушевал по–прежнему. Хотя начался он много часов назад, сестра чувствовала, что до пика мощи еще далеко. Им предстояла тяжелая переправа.
Вздохнув, она прислонилась
