— как ты себя чувствуешь?
— Намного лучше, — отвечаю. — Проблемы с желудком.
Замечаю незначительно поднятую бровь.
— Хорошо. Рад слышать, что тебе лучше. Слушай... можно мне войти?
Я стараюсь не проглотить ком, образовавшийся в горле.
— Конечно. — отвечаю и отступаю от двери. Он складывает руки и осматривает
кабинет. — Где Уоррен?
— С Диего, — отвечаю, — внизу.
— Хорошо, — снова говорит он. — Матео, — продолжает он и делает паузу, будто
задерживая дыхание. Я жду худшего. Он уже знает. Я уволен. — Думаю, мы могли бы
перевести тебя на должность Уоррена, прежде чем ты займешь место Диего. Мы
постараемся сделать это в октябре. Тебе подходит?
Я несколько раз моргаю:
— Что, прости?
Его седые брови сошлись вместе, как будто я уже должен был это знать. — Мы
считаем, что ты готов. Я, во всяком случае. Лучше избавиться от Уоррена сейчас.
— Ох, но сэр, я думал, что Уоррен останется при мне помощником, когда я стану
тренером?
Он осторожно улыбается.
— Ах, Матео, какие наивные мысли. Уоррен знает, что теперь никуда не денется.
Ты получил от него максимум. Ему будет лучше в другой команде. У него не будет
проблем с ее поиском, предпочтительно в Англии.
Такое ощущение, что всех носителей английского языка увольняют в эти дни. Я не
знаю, что сказать, только то, что лично сам не считаю себя готовым к должности
помощника главного тренера Атлетико. У нас даже еще не было нашей первой
официальной игры в этом сезоне — он начинается только на следующей неделе.
— Почему Вы ждете аж до октября, когда чемпионат будет в самом разгаре?
Педро пожимает плечами:
— Даю тебе время увидеть команду в реальном действии.
— А кого вы наймете на его место?
Ещё одно пожимание плечами и он поворачивается к двери.
— Посмотрим.
В его голосе улавливаются нотки, говорящие, что для него это — раз плюнуть.
Он уходит, закрывая за собой дверь, и в эту секунду я чувствую, как на меня давят
стены. Мне следовало бы радоваться такому скорому отъезду Уоррена, но сейчас тяжело
чувствовать что-то, кроме растерянности, особенно когда я не выгляжу человеком, держащим все под контролем, и когда моя личная жизнь грозит вылиться во что-то, от
чего я могу не оправиться.
И я нахожусь на пути от края — к середине полномасштабного взрыва. В три часа
дня, когда по своему пятничному обыкновению Диего, Уоррен и Педро ушли рано, я
получил сообщение от Веры.
«Ты это видел?»
Не видел и мне даже не надо спрашивать, о чем речь.
Я делаю глубокий вдох и пытаюсь утихомирить свои трясущиеся руки, когда
кликаю на закладку сайта газеты Diez Minutos.
Вера снова пишет мне, но я не могу смотреть в телефон. Мои глаза приклеены к
экрану. Это так плохо, как я и боялся. Может, больше, может, меньше, но как-то знание
того, что это произойдет, не делает это менее неожиданным.
В этот раз статья на главной странице сайта и, возможно, это заставляет встать
дыбом волоски на задней части моей шеи, а в грудной клетке — образоваться
поглощающей тяжести.
«Будущий тренер Атлетико и бывшая футбольная звезда нападает на фотографа».
Там три фотографии. На одной я иду с Хлоей, пытаясь спрятать ее от его
объектива. На второй я кричу на него, брызгая слюной. На третьей – Карлос после удара с
фиолетовыми синяками вокруг глаз и носа. Он не выглядит ужасно, но пытается достичь
такого эффекта своим страдальческим выражением лица.
В статье ни слова правды. Только ложь. Она описывает, как я увидел его и подошел
разгневанный, с желанием наказать за прошлые проступки. Предположительно, я ударил
его безосновательно, разбил его камеру и затем скрылся с места преступления. Последняя
часть — это правда, конечно, но в совокупности мерзкая ложь в его словах просто
невероятна.
Что еще хуже, он взял интервью у той женщины с подведенными губами, той
незрелой puta. Оказывается, ее зовут Мария Франциско, жена местного политика какой-то
малоизвестной партии. Она говорит: «Я знала, что он "плохая новость", еще тогда, когда
пришел забрать Хлою Энн, уже будучи готовым противостоять мне и другим дамам из
дневного лагеря без видимой на то причины. Но я не была удивлена случившимся, и моим
единственным желанием было сделать что-нибудь, чтобы защитить фотографа от его
гнева. Я стала свидетелем его "внезапного" удара и побежала за помощью. Ко времени
моего возвращения его уже на месте не было».
В статье говорится о том, что фотограф думает предъявить обвинения, и именно
поэтому я понимаю, что статью писал не он. Полагаю, он посчитал такой способ более
надежным.
Когда я сижу в своем кресле, свет в комнате мне кажется ярче, а флуоресцентные
лампы гудят громче. Все мои внутренности кажутся стянутыми удавкой. Как будто я не
дышу, во мне нет крови и сердцебиения. Я ощущаю свой гнев как нечто грубое и
страшное, пытающееся убить меня на месте. Мне кажется, я никогда не был в такой
ярости, не чувствовал такой чертовой безнадежности за всю свою жизнь.
Я сижу так целую вечность. Ощущается как целая вечность, чувствуется как
вечность и когда, наконец, решаю пошевелиться, то удивлен тем, что прошло всего
тридцать минут. В конце концов, я смотрю на свой телефон и вижу пропущенные звонки
и сообщения, пропитанные паникой, – все от Веры.
На самом деле, сказать нечего. Так что я пишу ей, что еду домой и скоро с ней
увижусь. Когда захожу в квартиру, то все еще в оцепенении. Вера плакала и мечется по
квартире как птица, не умеющая летать. Она боится за меня и за себя. Она бубнит что-то о
том, что меня посадят в тюрьму, и она останется одна и никогда больше меня не увидит.
Вчерашняя призрачная договоренность с адвокатом уже, кажется, ничего не значит.
Внезапно Веру как будто поражает, насколько хрупкая ее жизнь здесь и она, кажется, теряет здесь все, прямо на моих глазах.
Я делаю все возможное, чтобы успокоить ее, но это сложно, учитывая то, что не
верю и в половину того дерьма, которое выходит из моего рта. Но я должен быть
сильным, даже, если не чувствую этой силы. Я должен быть тем, кто встретит этот вызов
достойно, кто проведет нас через это, держа ее над водой, над растущей, бушующей
волной.
Я не уверен в том, как это произошло — может, это стаканы виски, которые мы
прикончили, сидя вместе в гостиной и глазея на яркий горячий солнечный свет, пока он не
исчезает в синем и черном, но каким-то образом мы прожили этот день.
И в тот самый момент, когда я собираюсь сказать ей, что нам пора в постель и
увидим, что нам принесет завтра, именно когда я подумал о том, что, возможно, мы легко
отделались, то зазвонил мой телефон.
Мы оба застываем. Мы знаем, кто это, даже не глядя на
