Но мы не можем вернуться, только не туда, где мы уже однажды были, где
однажды были свободными.
Вернувшись в Мадрид в воскресенье, после полудня, мы оба удивились, ощутив
разницу. Температура в городе, кажется, снизилась на десять градусов. Снижение
ощущалось и между нами.
Вера определённо пытается оттолкнуть меня от себя, я же, напротив, стараюсь
притянуть её ближе, – и в итоге мы ни к чему не приходим. Она разговаривает со своей
мамой, братом и даже с отцом. Ее мать сказала, когда Вера собралась переехать в
Испанию, что ей не будут рады дома по возвращении. Вера волновалась, что ей некуда
пойти.
Как будто что-то может быть ещё тяжелее для неё.
Слава Богу, у неё есть хороший брат, уговоривший её маму позволить Вере
остаться, хотя бы ненадолго. Теперь Вера металась между началом жизни в Ванкувере
или переездом в провинцию Альберта к своему отцу и приемной матери. А я мечусь
между тем, чтобы позволить ей уехать и бороться за то, чтобы она осталась.
Бороться бесполезно, но я попробую.
Она уезжает через два дня и Педро был так любезен, что освободил меня от работы
на это время, чтобы я мог провести его с Верой. Нужно отдать ему должное, он не
выглядит самодовольным в связи с её отъездом. К слову, все в Атлетико сочувствуют мне.
Не уверен, нравится ли мне это. Иногда я думаю, что я бы предпочёл, чтобы они снова
относились ко мне с презрением. Каким-то образом это было более приемлемым и легче
переносилось.
За одну ночь до ее отъезда я обнаружил Веру, сидящей на балконе, пьющей вино и
углубленной в свои мысли. В меня ударяет понимание величайшей потери в моей жизни, как будто я могу потерять движущую силу внутри себя, поддерживающую во мне жизнь.
Дышать практически невозможно, и я знаю, что, уезжая, она заберет с собой воздух, солнце и звезды.
Она уезжает. Она уходит. Оставляет меня.
Боль обессиливает.
Прислонившись к стеклянной двери, я наблюдаю за ней. Она знает, что я здесь, но
не оборачивается, чтобы посмотреть на меня. Так что я смотрю на нее, впитываю ее, это
воспоминание о ней. Теперь я боюсь, что это будет единственной вещью, которую
запомню: ее одинокий облик, застывшие в отчаянии черты лица, окружившая ее ночь, символизирующая наше одиночество.
Каким-то образом я нахожу в себе силы прочистить горло, обрести голос и
спросить:
— Я думал, ты пошла на прощальный ужин с Клаудией.
Она выждала мгновение, прежде чем повернуться ко мне.
— Я бы предпочла провести свою последнюю ночь с тобой. Мою последнюю
ночь...
Ее голос ломается на последнем слове. Она была такой сильной или, может, просто
онемевшей за последние несколько дней, так что нотки поражения в ее голосе
практически ставят меня на колени.
Я подавляю все. Слова, слезы, желания. Я подавляю в себе все, кроме любви.
Я пересекаю балкон в два шага. Я падаю на колени рядом с ней, обнимаю ее за
талию и зарываю свою голову у нее на груди. Рыдания вырываются из нее, мучительные, панические, воплощение скорби и когда они становятся громче, я понимаю, что они
исходят и от меня самого.
Эта боль глубже любой раны, что-то, мучающее изнутри. И до сих пор я не могу
уложить в своей голове, что это означает. Мои сердце и душа как будто знают, основываясь на том, как я держу ее, а она – меня. Но я даже не могу представить себе, как
завтра отвезу ее в аэропорт, и это станет концом всего.
Концом нас.
Но это не может так закончиться. Это не должно стать концом. Я сказал Вере, что
она вернется в Канаду на несколько месяцев, а затем, если бы она могла отправиться
учиться, а это никогда не проблема, когда у тебя есть деньги, она сможет вернуться в
январе, безопасно и легально.
Хотя без всех планов и надежд это до сих пор ощущается как конец. Как только она
ступит снова на свою родную землю, боюсь, все, что мы пережили, кем стали, просто
испарится.
— Не думаю, что могу снова это сделать, — тихо плачет она, держа свои руки в
моих волосах. — Не уверена, что снова смогу оставить тебя. Это практически уничтожило
меня в прошлый раз. Это были самые тяжелые месяцы за всю мою жизнь.
— Но, в конце концов, ты знаешь, что можешь вернуться, — напоминаю, все еще
приглушенно в ее мягкую грудь. Ощущение такое, будто я дома. — Мы – другие, лучше, чем были тогда. Тогда не было такой уверенности, в отличие от теперешнего времени.
— Никогда не было уверенности, — выплевывает она.
Я медленно поднимаю голову, чтобы посмотреть на нее. Такое ощущение, что мир
вокруг вращается.
— Что ты имеешь в виду?
Она смотрит в сторону измученным взглядом.
— Ты знаешь, что я имею в виду. Пять месяцев — большой срок. Что, если ты
влюбишься в другую?
— Что, если ты влюбишься в кого-то другого?
— Не влюблюсь.
— Как я могу быть уверен? — спрашиваю я, отводя пристыженный взгляд. —
Обычно если женщина отвечает отказом на предложение мужчины, то это, как ты
говоришь, не сулит ничего хорошего в такой ситуации.
Она один раз качнула головой.
— Это не так.
— Значит, мы не закончили.
— Мы никогда не заканчивали. — Вера кладет руку мне на сердце. — Не здесь.
Только потому что я сказала «нет»... Матео, ты знаешь, почему я так ответила. Это не
означает на самом деле то, что ты думаешь. Это больше «пока еще нет». Но... — она
отводит взгляд. — Именно из-за того, что я так ответила, боюсь, ты начнешь искать кого-
то другого. Кого-то, кто ответит положительно.
— Нет, — решительно отвечаю я.
— Как я могу знать? Как мы можем быть уверены?
Я кладу пальцы ей под подбородок и наклоняю лицо Веры к себе.
— Не стану. Посмотри на меня. Посмотри на меня, моя Эстрелла. Ты разве не
знаешь, что это значит? Ты — моя звезда. У скольких людей на Земле есть своя
собственная звезда? И светишь ты только для меня. Как может кто-то еще сравниться с
этим?
Я подтягиваюсь так, чтобы нависнуть над ней, и смотрю в ее полные тоски глаза.
Она хочет верить мне. Она должна поверить.
— Ты мое все, — уверяю ее, пока мои губы движутся по ней. — Я говорил это
раньше, буду говорить снова и так до самой моей смерти. Ты – моя звезда, мой свет, моя
любовь. И мне неважно, веришь ты в это или нет, потому что это правда, и она всегда
находит возможность быть выявленной.
Некоторое время она ничего не говорит, а затем отвечает в своей собственной
манере. Она целует меня с такой силой и жаром, достаточным, чтобы застать меня
врасплох. Ее страсть сосредоточена в её руках и наших устах, в жаре наших пальцев, крепко сжимающих друг друга.
И, когда я уже собираюсь прямо там раздеть её,
