Она лениво улыбается, её глаза закрыты.
— Ты ощущаешься как Матео.
— И это ведь хорошо? — на этих словах я проникаю глубже и из неё вырывается
стон.
Вера открывает глаза и похотливо смотрит на меня.
— Да, — говорит она с придыханием. — Лучшее, что у меня когда-либо было.
В моем горле образуется ком, и я быстро его проглатываю. Она тоже всегда будет
лучшим, что я смогу иметь в жизни, и могу потерять ее навсегда.
Я толкаюсь сквозь боль. Это единственный выход. Теперь я трахаю её быстрее, но
все ещё контролирую ситуацию, отчаянно пытаясь отогнать печаль, которая ожидает нас
дальше, желая чувствовать только так и никак иначе, но не желая торопиться. Я толкаюсь
и выхожу, внутри меня все нарастает, нарастает и нарастает, пока я не оказываюсь на
краю вместе с Верой.
Я так боюсь сорваться.
— Матео, — шепчет она, касаясь губами моего уха, — я больше не выдержу.
По спине побежал озноб и я замер, не в силах продолжать, не слетев с катушек. Пот
растекается между нашими разгоряченными телами, наши руки скользят друг по другу, истосковавшиеся настолько, что не в силах удержаться. Я настроен решительно, как и она.
Она тянется назад, чтобы поиграть с моей задницей, и знает, как сильно это сводит меня с
ума.
Что бы она ни делала, все сводит меня с ума.
И теперь я больше не в состоянии сдерживаться.
Я достигаю пика и кончаю так сильно в нее, что меня настигает ощущение, будто
комната сотрясается. А я теряю контроль, попадаю в другое место — место, которое могу
отыскать, только оказавшись глубоко в ее теле — и это другой мир, полный света, звезд и
красоты. Я выкрикиваю ее имя, смутно осознавая, насколько громко и мощно звучат мои
стоны, как резко это удовольствие разрывает меня на части. Она — это сочетание ногтей
на моей спине и отчаянных вздохов, раздающихся по комнате. Она пульсирует вокруг
меня, и мы оба кончаем, и на краткий невероятный миг мне кажется, что мы будем
кончать вечно.
Но в конечном итоге это чувство покидает нас и оставляет ощущение потери. Я
падаю на нее сверху, почти раздавив Веру, и зарываю свое лицо в ее шею, придерживая
ноги Веры и пытаясь дышать в попытке удержать. Не уверен, есть ли вообще у меня
пульс, являюсь ли я все еще Матео Казаллесом. Я не уверен и в том, правда ли она подо
мной, реальна ли она, горячая, влажная и трясущаяся. Мы оба плачем, и это выглядит
несправедливо — то, что мы те, кем являемся и кем нам дальше быть не разрешено.
Теперь я знаю, что если нам с Верой не суждено больше никогда встретиться, то
все равно буду идти дальше и найду счастье, потому что знаю, как оно выглядит. Я знаю
теперь, как оно ощущается. Мои глаза всегда были открыты, и если бы я не стал таким
счастливчиком, встретив ее, то просто никогда бы и не жил.
— Я всегда буду искать тебя, — признаюсь ей тихо. — Я буду смотреть вверх на
звезды и позволять им показывать дорогу к тебе. Я никогда не отпущу тебя, Вера. Я
никогда не позволю тебе уйти.
Она тихо всхлипывает в ответ, и я могу почувствовать, как сильно это разрушает
ее. Как будто мы — единственное, что делает нас целостными.
Я целую ее губы, нос, лоб, приглаживая волосы Веры руками.
— Я никогда не позволю тебе уйти, — снова повторяю.
Я остаюсь внутри нее так долго, как только могу.
Глава 11
Самолёт Веры улетает в час дня. Хотя моим самым большим желанием является
пробыть наше последнее время вместе в постели, чтобы наши тела были переплетены, но
нас ожидает ещё масса дел. Клаудия и Рикардо заходили перед работой, а мне было
необходимо покинуть квартиру, чтобы купить кофе, потому что еще большее количество
слез мое сердце уже не выдержит. Вера оказывает влияние на этих людей, и им так же, как
и мне, больно видеть ее отъезд.
Дорога до аэропорта занимает слишком мало времени. Когда мы ехали туда в
прошлый раз, будущее было полно надежд. Мы летели в Канаду с нашими друзьями, а
теперь уезжает только она, и я начинаю терять веру в ее возвращение. Если бы мог, я
управлял бы самолетами и двигал горы, но могу лишь зайти настолько далеко, насколько
она мне позволит. Она должна хотеть вернуться ко мне.
Вернись ко мне.
Слова, подхваченные вихрем прямиком из головы, постучались в сердце.
Вернись ко мне, моя звезда.
Я подъезжаю на временную стоянку и помогаю Вере с багажом. Она приехала с
такой маленькой сумкой и каким-то образом выходит, что уезжает с такой же. Конечно, она выглядит красавицей, выглядит как настоящая она. Мягкое приталенное платье, короткий кардиган, сандалии и шляпа от солнца в стиле Бриджит Бардо, купленная в
Биаритце. На ней крупные солнцезащитные очки, по форме напоминающие кошачьи
глаза, которые добавляют ей возраста и скрывают красные глаза.
Она не переставая плакала с того самого момента, как ушла Клаудия. Это, конечно, не рев во все горло, но постоянный поток скорби. Каждый раз, когда я вижу
скатывающуюся слезу из-под ее очков, какая-то часть меня умирает. Несмотря на это, каким-то чудом мне удается оставаться стойким, и после проверки ее багажа мы
задерживаемся в кафе.
Наступило время ей пройти охрану. Именно в этот момент я забираю назад все, что
думал о том, что значит быть влюбленным и быть героем.
Я чувствую себя трусом.
Я чувствую, что настоящий мужчина схватил бы ее в охапку и каким-нибудь
способом остановил ее. Сбежал бы из страны вместе со своей любовью.
Это было бы волшебно — сделать это, просто сбежать и никогда не оборачиваться
назад.
Но у этого мужчины, этого старого изможденного простофили, есть такие же
обязательства, как и у большинства других мужчин. Я бы никогда не покинул свою дочь.
А она никогда бы не оставила свою мать. И ее мать никогда бы не смогла, да и не стала бы
покидать Испанию или даже Мадрид.
И снова я стянут той же самой блядской петлей, соединяющей мою шею со всеми
остальными. Стал бы герой или трус разрезать эту веревку, чтобы освободиться?
Я не знаю. Я знаю лишь себя.
И сейчас я должен попрощаться с самым настоящим чувством, которое я когда —
либо испытывал в своей жизни – любовью всей моей жизни.
Я даже не мог произнести этого вслух. Прощай.
Как и она не могла.
Мы смотрим друг на друга, стоя перед линией безопасности и каждый раз, когда я
хочу открыть рот и начать говорить, слова покидают меня, как и все внутри меня. Все, что
я могу сделать — это схватить ее за тонкие запястья, почувствовать шелк ее белой, разрисованной кожи и посмотреть ей в глаза настолько пристально, чтобы она смогла
прочитать в них все мои чувства.
Я обнимаю ее, и она снова
