– А мы еще посидим и выпьем вина, – заявил Граф Олаф. – Поздравляю с приобретенными уродами, Лулу. Я знал, что тебе повезет, раз я рядом.
– Всем везет, – сказала Эсме и чмокнула Олафа в щеку.
Мадам Лулу нахмурилась и вывела детей наружу, в темноту.
– Уроды, пожалуйста, за мной, – сказала она. – Вы будете жить, пожалуйста, в фургоне с другими уродами. Хьюго, Колетт и Кевин – уроды все тоже. Каждый день будете показывать себя в Шатре уродов. Беверли-Эллиот ест кукурузу. Чабо пугает публику, пожалуйста. Хотите спрашивать вопросы, уроды?
– А нам будут платить? – спросил Клаус. Он решил, что деньги пригодятся, если они получат ответы на свои вопросы и после этого им удастся сбежать.
– Нет, нет, нет, – пролепетала Мадам Лулу. – Мадам Лулу не будет давать деньги уродам, пожалуйста. Если урод, то должен быть довольным получать работу. Посмотрите на человека с крюками вместо рук. Он благодарен делать работу для Графа Олафа, хотя Олаф не даст ему деньги из богатства Бодлеров.
– Граф Олаф? – переспросила Вайолет, делая вид, будто их злейший враг ей незнаком. – Это господин с одной бровью?
– Да, он, – ответила Лулу. – Блестящий мужчина. Но не думайте сказать ему что-то неправильное, пожалуйста. Мадам Лулу считает, всегда надо давать людям, что они ждут. Вы всегда говорите Олафу, что он блестящий.
– Мы будем помнить об этом, – отозвался Клаус.
– Хорошо, пожалуйста. Вот фургон уродов. Добро пожалуйте в новый дом.
Гадалка остановилась возле фургона с небрежно написанным крупными буквами словом «УРОДЫ». Буквы стерлись, краска кое-где размазалась, как будто еще не просохла, но все слово настолько выцвело, что Бодлерам стало ясно: надпись на фургоне делали много лет назад. Рядом стояла обтрепанная палатка с дырами в парусине с вывеской «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ШАТЕР УРОДОВ» и небольшим изображением девочки с тремя глазами. Мадам Лулу миновала палатку и постучалась в деревянную дверь фургона.
– Уроды! – позвала она. – Пожалуйста, проснитесь, пожалуйста! Тут новые уроды хотят здороваться с вами.
– Одну минутку, Мадам Лулу! – послышался из-за двери голос.
– Никаких минутка, пожалуйста! Сразу! Я – хозяйка карнавала!
Дверь распахнулась, и показался сонного вида горбун, то есть человек с бугром между лопатками, придававшим ему асимметричный вид. На нем была пижама, нарочно разорванная на спине, чтобы освободить место для горба. В руке он держал маленькую свечку и при ее свете пытался разглядеть гостей.
– Я знаю, что вы хозяйка, Мадам Лулу, – сказал он, – но сейчас глухая ночь. Разве вы не хотите, чтобы ваши уроды выспались?
– Мадам Лулу нет различия, спят уроды или нет, – надменно ответила гадалка. – Скажи новым уродам, пожалуйста, как готовить себя к представлению утром. Который с двумя головами – будет есть кукурузу, пожалуйста, а волчонок нападает на зрителей.
– Агрессивность и неряшливая манера есть, – заключил горбун и вздохнул. – Пожалуй, толпе это понравится.
– Понравится, конечно, – подтвердила Лулу, – и тогда карнавал принесет мне деньги.
– И может быть, тогда вы нам заплатите? – спросил горбун.
– И не ждите, пожалуйста, – отозвалась Мадам Лулу. – Спокойной ночи, уроды.
– Спокойной ночи, Мадам Лулу, – попрощалась Вайолет.
Она бы предпочла, чтобы ее называли по имени, пусть даже вымышленному, а не просто «урод». Но гадалка уже ушла, не оборачиваясь. Бодлеры постояли минутку в дверях, наблюдая, как Лулу растворяется в ночном мраке, а потом повернулись к горбуну и представились ему по-настоящему.
– Меня зовут Беверли, – сказала Вайолет. – Мою вторую голову – Эллиот. А это Чабо-волчонок.
– Грр! – заворчала Солнышко.
– Меня зовут Хьюго. Приятно познакомиться с новыми товарищами по работе. Заходите, я познакомлю вас с остальными.
Все еще передвигаясь с огромным трудом, Вайолет с Клаусом неуклюжей походкой последовали за Хьюго, а Солнышко поползла за ними на четвереньках, считая, что так больше подходит к ее волчьей половине. Внутри фургона было тесновато, но, насколько позволяло видеть свечное освещение, чисто и опрятно. В центре стоял небольшой деревянный стол и несколько стульев, на столе возвышалась стопка домино. В одном углу помещалась вешалка с одеждой, в том числе целым рядом одинаковых пальто, и висело большое зеркало – чтобы причесываться и проверять, прилично ли выглядишь. В другом углу стояла небольшая плита для приготовления пищи, над ней громоздились кастрюльки и сковородки. Вдоль окна, где было больше света, выстроилось несколько горшков с цветами. Вайолет с удовольствием добавила бы к этому верстак для работы над изобретениями. Клаус с удовольствием бы прищурился на книжные полки, а Солнышко с удовольствием увидела бы запас сырой моркови или иной пищи, которую приятно кусать. Но в остальном фургон выглядел вполне уютным. Единственно, чего там не хватало, это постелей. Но когда Хьюго прошел в глубину помещения, дети увидели три гамака, то есть длинные и широкие полосы материи, используемые для спанья. Они были подвешены к стене, и один из гамаков был пуст, из чего дети заключили, что там спал Хьюго. Во втором гамаке лежала и глядела сверху на Бодлеров высокая худая женщина в кудряшках, а третий гамак занимал мужчина с очень морщинистым лицом. Он спал.
– Кевин! – позвал Хьюго. – Кевин, проснись! У нас новенькие, мне нужна твоя помощь – надо подвесить гамаки.
Мужчина, проснувшись, нахмурил брови и обратил сердитый взгляд на Хьюго.
– Зачем ты меня разбудил, – недовольно проворчал он. – Мне приснился чудесный сон – будто я вовсе не урод и со мной все в порядке.
Бодлеры всмотрелись в Кевина, когда он спустился на пол, но не заметили в нем ничего уродского. Зато он уставился на Бодлеров, как будто увидел привидение.
– Ничего себе, – проговорил он. – Да вы такие же уроды, как я.
– Повежливее, Кевин, – остановил его Хьюго. – Это Беверли-Эллиот, и еще девочка-волчонок Чабо.
– Волчонок? – переспросил Кевин, пожимая Вайолет-Клаусу их общую правую руку. – Она опасна?
– Она не любит, когда ее дразнят, – сказала Вайолет.
– Я тоже не люблю, когда меня дразнят. – Кевин повесил голову. – Но где бы я ни показался, люди сразу начинают шептаться: «Вон идет Кевин с равнодействующими руками».
– Равнодействующими? – переспросил Клаус. – Значит, вы одинаково владеете и правой, и левой рукой?
– Так вы обо мне слышали? – обрадовался Кевин. – Поэтому и приехали сюда, в Пустоши? Чтобы увидеть человека, который пишет свое имя любой рукой – что левой, что правой?
– Нет, – ответил Клаус. – Просто я знал слово «равнодействующий», я прочел его в одной книжке.
– Мне так и показалось, что вы смышленые, – сказал Хьюго. – В конце концов, у вас вдвое больше мозгов, чем у других людей.
– А у меня только один, – с грустью заметил Кевин. – Один мозг, две равнодействующие руки и две равнодействующие ноги. Что я за урод!
– Все-таки это лучше, чем горб, – возразил Хьюго. – Руки у тебя, может, и уродские, зато плечи и спина абсолютно нормальные.
– Что толку, – отозвался Кевин, – руки-то от них отходят равнодействующие, любая может держать нож и вилку!
– Ох, Кевин! – Женщина вылезла из гамака и погладила его по
