- Я же не отказывался. - Прошептал Накаджима.
- Правда? - Женщина удивилась, ей казалось, со совсем не убедительной была ее речь.
- Правда. Я хочу разобраться сам. Только, последний вопрос, можно?
- Да.
- Кто кого подобрал в тот день под мостом?
- Вы оба нашли друг друга. Взаимопомощь. Ты спас его после очередной попытки суицида, а он спас тебя от зверя. Ты потом сам поймёшь, как только завершится путешествие…
Голос Марины был не таким убедительным, как в его сне, глаза Марины были не такими чарующими, как при их первой встрече. Это, почему-то, вселяло только доверие.
“Если она вытащила меня, то почему же я не должен помочь ей? Может быть хоть так заслужу право на жизнь?…”
Накаджима расслабился и закрыл глаза, почувствовав на плече теплую руку русской.
- Миг покоя краткий… - Прошептала она.
“Опять…”
========== Прошлое Дазая. Сломленный. ==========
“Сколько же мы пропустили…” - Снова заговорила Цветаева, заставив Ацуши вздрогнуть, но почувствовать некую уверенность и спокойствие, что он снова вернулся в то время, услышал этот грудной, повелевающий тон.
“А сколько? Разве много?” - Недоумевающе спросил Накаджима в мыслях.
“Прошел почти год. Смотри-ка, как все изменилось.” - Отвечала Марина.
Ацуши оглянулся. Действительно, не было больше грязных обшарпанных стен в коридорах, не было больше так сыро и холодно, обстановка изменилась в лучшую сторону, стало как-то уютнее и светлее по всему зданию. Накаджиме стало приятно расхаживать по коридорам, хотя в глубине души он и понимал, что должен заняться делом.
“Ацуши, ты, верно, погулял? Отдохнул, снова освоился в данном месте, обвыкся чуток? Теперь пора. Конечно, если ты хочешь завершить то, что начал, то, ради чего здесь, и помни, я не принуждаю. Если готов, найди Осаму.” - Диктовал голос в его голове.
Противиться и не хотелось, всё-таки он надеялся на какую-никакую помощь с ее стороны
Призрак шел по коридорам, проводя прозрачными невесомыми руками по чистым стенам, разглядывая в теплом приглушённом свете узоры на дверях. Пахло почему-то яблоней, так приятно и знакомо. Ему хотелось петь, только он стеснялся, вдруг его услышат и будут смеяться, но немного погодя, до него дошло, что его слышит только Марина, а значит, попытаться можно. И он запел, поначалу тихо, потом громче и громче, и голос его, неокрепший, не привыкший к такой нагрузке, временами ломался, временами срывался, отчего пение получалось надрывным, жалостливым, нежным. Такую песню пела его мама, когда ещё была в состоянии, когда мир казался радужным, когда все было чудесно.
Накаджима больше не печалился, вспоминая мать, быть может, это русская помогала ему? А может он сам смог, оставив только светлое, по чему не стоит печалиться, а только вспоминать, благоговея.
Песня закончилась, закончился и длинный коридор. Перед юношей была высокая тяжёлая дверь.
“Неужели зайти?” - Спросил он, ожидая совета от Марины.
“Конечно, мальчик мой…”
И Накаджима зашёл, проник в эту огромную дверь почти без опасений, уверенный в том, что все делает правильно, что теперь он на верном пути.
Но на своем ли?
Страх сковал его несколькими секундами позже.
Облокотившись на стену, в черном плаще, контрастирующем с белыми бинтами стоял высокий худощавый юноша. Его лица было не видно из-за свисающих волос и повязки на глазу, такой же белой, как и бинты. Этот человек всем своим видом внушал недоверие, заставляя чувствовать любого, находящегося рядом с ним, некомфортно, нелепо.
Несмотря на сухость фигуры, можно было предположить, что этому человеку лет двадцать, впрочем, так Накаджима и считал, пока в кабинет не вошёл Мори.
- О, здравствуй, Дазай! - Произнес тот достаточно дружеским тоном. - Я уж думал, что ты снова решил свести счёты с жизнью, что, к счастью, оказалось не так…
- Я и не прекращал думать об этом, босс. - Ответил Осаму весьма угрюмо, переведя пустой, лишенный всяческих проявлений эмоций взгляд на вошедшего.
- Э-э… - Протянул Огай. - Послушай, Дазай, ведь нельзя так. Ты прожил на свете всего пятнадцать лет, а на твоём счету уже девять попыток, безуспешных, к счастью. Вот скажи мне, чем тебе можно помочь?
“Значит, Дазаю уже пятнадцать? Неужели так быстро пронеслось время, пока я отсутствовал?”
- Мне? Помочь? Как смешно, босс. - Ухмыльнулся высокий юноша. - Какой смысл в этой жизни?
- Для каждого он свой, Дазай, просто нужно найти для себя что-то. Вот я, например, нашел. Моя Элис никогда не даст мне соскучиться, она всегда вытащит меня из самой глубокой задницы, а знаешь, как весело ее наряжать! - Глаза доктора загорелись.
- К своей величайшей радости, не знаю, босс. Я не склонен к педофилии. Нет, не подумай, что это осуждение, просто у всех свои интересы, у кого-то маленькие девочки, а у кого-то попытки уйти из этого мира. Это почти равно, не так ли?
- Глупо. - Огай звонко, но легко ударил Дазая по щеке. - Не то чтобы меня это оскорбило, просто не нужно говорить обо всем на свете. Кому-нибудь обязательно же растрепешь…
- Некому. - Перебил шатен доктора и отвернулся, будто скрывая невидимые слезы сожаления о собственном одиночестве и опустошенности.
- Я, на самом деле, хотел спросить, в чем же причина? Мне нет необходимости подкалывать тебя и издеваться над тобой из-за проявления слабости, ты ведь, как-никак, один из лучших мафиози здесь. Я хочу только помочь. Откроешься мне, чем смогу, тем помогу.
Осаму молчал, то-ли не желая говорить об этом с начальством, то-ли не зная, что вообще можно сказать. А Огай ждал, недолго, правда.
- Ну, так что? Скажи, это обучение так повлияло, прошлый режим, или может быть твоя нынешняя работа?
- Босс, а ты не для этого пришел, всё-таки. - Тот отклонился от стены и прошел немного ближе к двери, к месту, где витал призрак Ацуши. - Тебе, на самом деле, нет дела до подчинённых, как и тому боссу, прежнему. Да, у мафии выше доходы, чем ранее, все теперь так богато украшено, но нужно ли это для дела? - Шатен сощурился.
- Потому, Осаму, у тебя и нет друзей. - Как выстрелил, отчеканивая каждое слово, произнес Мори своим ледяным тоном, совсем по-другому, нежели когда только вошёл.
Отошедший опустил голову.
“Зачем руководящие ломают людей?”
“Чтобы легче было подчинить. Человек, погрязший в неуверенности из-за постоянных унижений, сделает все, лишь бы прекратить насилие над своей, уже погибающей личностью. Ему, с разрушенными моральными устоями, гораздо легче приказать. И он выполнит, только бы заслужить похвалу. Это очень низко, на самом деле.” - Рассуждала русская,
