– Где вы? – спросила я. – Куда запропастились? Вы понимаете, что все без вас на ушах ходят?
– Пусть ходят, – он рассмеялся, а у меня в груди неприятно кольнуло. – Я уже своё отходил.
Это оказался какой-то новый смех, которого я раньше не слышала. Если бы не голос, то можно даже подумать, что звонил другой человек. Но это был всё тот же Иван Александрович, у которого пропало его традиционное «чуть» и не менее традиционное «как бы». Потому и смех хоть и казался усталым, но звучал «полноценно». И голос вроде всё тот же – тихий и спокойный – жил эмоциями, которых я никогда раньше у Ивана Александровича не слышала. Вообще не подозревала об их существовании.
– Вы не вернётесь, да? – тихо спросила я. – Вы больше не трудоголик?
– Да, – он вновь рассмеялся. – Здравствуйте, меня зовут Иван Александрович, и я не трудоголик вот уже две недели.
Я молчала, переваривая услышанное. С одной стороны, за человека радоваться надо – избавился от зависимости, которая медленно его уничтожала. С другой – а он подумал, что будет с нами? С теми, кто зависел от него? Кто день за днём думал, что мир – пусть не в широком смысле, а только в офисном – держится именно на нём? Что есть человек, который может решить любую проблему. Который знает всё и вся. Который спокоен чуть более чем полностью.
– Вы извинялись, – сказала я, вздохнув. – За что?
– За то, что втянул вас во всё это, – голос стал серьёзней, но даже так в нём звучало искреннее счастье. – И теперь вы мучаетесь. И ещё будете.
– Прямо так уж и будем?
– Тут уж от вас зависит. Почему-то кажется, что вам будет не сладко. Я бы на вашем месте поверил. Жизнь показала, что в людях я разбираюсь.
У нас вновь повисла пауза. На той стороне, где счастливый Иван Александрович отмучил своё, шумел ветер и проносились машины. Скрипел гравий под подошвами. Такое ощущение, что он шёл по обочине дороги. Интересно, откуда и куда?
Хотя нет. Не интересно. Куда больше меня занимало кое-что другое.
– Вы каждому звоните, чтобы извиниться? – спросила я.
– Нет. Только вам.
– Почему?
Пауза. С неожиданным привкусом горечи. Она словно намекала, что мне положено уже самой догадаться. И давно надо всё озвучить, а не тратить время на бессмысленные разговоры.
«Ты нам скажешь», – как говорили два моих Оле Лукойе. Два песочных человека. Две назойливые занозы, каждый месяц впивавшиеся всё сильней.
– Потому что их вы не зазывали на работу, ведь так? – спросила я тихо. – Потому что они сами пришли. А не из-за сказок о несуществующем корпоративе, на котором они так отлично поработали.
– Вам следовало догадаться раньше, – с укором произнёс Иван Александрович. – Я вообще думал, что это плохая идея, но ничего лучше не пришло в голову. А вы так и не поняли.
– Тщеславие творца. Я почему-то была уверена, что это тот самый момент, когда неизвестный ранее гений приходит к успеху. Голливудский сюжет.
– Может, он ещё будет. Голливудский сюжет. Простите ещё раз, Кристина. Но я уверен, что справитесь. Я в вас верю.
– Вы в нас верите, – эхом отозвалась я.
Напоследок ещё раз подул ветер в трубку. Звук стал настолько невыносимым и режущим, что я не выдержала и машинально сбросила звонок. А когда попробовала набрать номер снова, меня поприветствовал тот самый финальный аккорд, который всё никак не мог прозвучать.
«Номер не существует. Номер не существует. Номер не существует…»
О, нет-нет-нет
Она не хотела подслушивать. О, нет-нет-нет! Это вышло случайно. Кристина не виновата.
Просто пришла спросить у Даниэлы, нет ли какой работы. Быть может, посидеть с детьми? Или приготовить еду? Или перетаскать что-нибудь куда-нибудь? Кристина на любую работу готова, Даниэла знает.
Но тут она стучала, а никто не открывал. Так долго не открывал, что Кристина от досады ударила ногой, и дверь сама распахнулась. Тогда и решила зайти внутрь и посмотреть, что там происходит. Быть может, Даниэла попросту не слышит? Занята чем-нибудь? Ничего же плохого не случится, если Кристина войдёт.
Хотя она знала, что обязательно случится. С её-то везучестью трудно ожидать чего-то другого. Но любопытство оказалось сильнее.
В прихожей никого не было. И на кухне. Она уже осматривала гостиную, когда услышала голоса от входной двери. Случилось то самое, чего боялась, – хозяева вернулись. Сейчас зайдут внутрь, увидят Кристину и начнут браниться. А если там Теодоро – а судя по голосу, так и есть, – то можно ещё и попасть под взбучку. Кулаки у Теодоро крепкие…
О, нет-нет-нет!
Кристина оглядела гостиную. Куда же ей спрятаться? Где переждать опасность? Под диваном мало места, да и пыльно. Наверняка она чихнёт в самый неподходящий момент, и… нет, нельзя под диван. Как назло, шкафов никаких нет, в которые можно поместиться. А что, если…
Когда голоса и их обладатели вошли в гостиную, Кристина пряталась за шторой. Вжалась в стену и молилась всем святым, чтобы опасность миновала быстрее. Ведь она ничего плохого не сделала. Ведь ничего не украла и не взяла. Ведь она просто хотела…
– Так ты говоришь, она занята?
– Отправилась навестить мать. И детей забрала. До вечера не появятся, тут путь неблизкий.
– И ты думаешь, что тебе это сойдёт с рук?
– Нас никто не видел. Никто не узнает. А если кто что подумает… пусть сначала докажет.
Кристина обхватила рот руками, чтобы ни одна нелепая фраза, ни один вздох не выскочил. Не с Даниэлой вернулся домой Теодоро, а с Мелисой – дочерью плотника. Той, что при виде Кристины всегда ухмылялась так нагло и вызывающе, словно знала что-то постыдное.
– Какой ты всё-таки кобель, – со смешком произнесла Мелиса. – Теодирино Кобелино. Почему бы тебе не взять такую фамилию?
– Что-то ты слишком разговорчивой стала.
Послышалось шуршание одежды. Затем стон. Щёки Кристины горели от обиды за Даниэлу и от стыда за то, что хочется выглянуть и хоть краем глаза посмотреть, что же там происходит.
– И всё-таки, Тео, есть ли хоть одна юбка, которую ты пропустил в нашем городишке? Только не надо говорить мне, что я единственная и неповторимая… эй!
Лёгкий шлепок. Что это? Пощёчина? Кристина сглотнула и зажмурилась изо всех сил. Однако прошли буквально пара секунд, как она тут же открыла глаза. Чёрный холст за закрытыми веками оставлял слишком много пространства для фантазии.
– Говорю же, слишком ты разговорчивая, – голос у Теодоро дрожал. – Пойдём наверх, пока ты не начала читать мне нотации о супружеской верности.
– Нет уж… нет… да… не храни… храни мне.
Голос Мелисы вдруг взлетел на пару тональностей выше. Каждая фраза произносилась с придыханием. Слова пробивались сквозь толстую портьеру и кружили вокруг Кристины. Она хотела бы заткнуть уши, но боялась убрать ладонь с губ. Уж очень тесно внутри становилось
