Тьма отступила, явив три косых креста из окрашенного в красное дерева, в полтора человеческих роста. Они удерживались в поднятом положении цепями, что крепились к укрытому мраком потолку. На этих конструкциях, наклоненных в противоположную сторону от входа и лавок, были распяты Алиса, Лилит и Велдон. За крестами стояли шесть незажженных светильников.
Я едва не потерял рассудок от жуткого зрелища. Оцепенел, но — хвала всем богам и демонам, которых знал и не знал, — увиденное оказалось лишь обманом зрения в полумраке подземного «театра». Они не были освежеваны или залиты кровью. На них всего лишь краска, они полностью покрыты красным, как косые кресты, на коих распяты. Я выдохнул с облегчением: члены тоже не пострадали, они не прибиты гвоздями к дереву, а только привязаны.
Пленники Низверженного полностью обнажены, одежда и вещи каждого свалены перед распятием, на глазах черные повязки.
— Николас! Николас! — постоянно выкрикивала Алиса сквозь всхлипывания и рыдания, которых она — тень, прирожденная убийца! — совершенно не стеснялась.
Отец Томас и его дочь тоже что-то кричали или же говорили мне. Но я не мог разобрать иных слов, кроме собственного имени, что раз за разом повторяла моя любовь.
— Поднимись! — велел я, протягивая стражнику кинжал и указав на Велдона и Лилит. — Помоги им! Разрежь веревки и освободи.
Солдат смотрел обезумевшим хорьком, и в его взоре вдруг мелькнула месть, он вздумал прикрыть себя чужой жизнью. Доверив пленнику дочь инквизитора и его самого, я чуть было не совершил непоправимое. Кровь и песок!
Взгляд стражника привел меня в неистовство. Зарычав разъяренным зверем, накинулся на него, выбивая дух и любые помыслы о сопротивлении. Я избивал, не выпуская факел, бил правым кулаком и ногами. Он только скулил поначалу да, скрючившись, прикрывал голову руками. Безволие, страх и покорность лишь распаляли меня. Я остервенело убивал человека и отвел очередной удар, лишь вспомнив, что солдат был для чего-то нужен.
— Живи пока, — зло бросил я.
Непросто перебороть себя и остановиться. Я с бешенством смотрел на солдата и с сожалением думал, что не добил его. Стражник лежал на боку, уткнув окровавленное лицо в каменный пол. Без сознания, но шевелится; значит, не издох еще.
— Николас!
Я забыл обо всем, и о лютой ненависти тоже, что всего мгновение назад испепеляла проклятую душу. Бросившись к Алисе, срезал путы на ее ногах, а потом освободил руки. Девушка свалилась бы с креста, но я подхватил мою любовь. Алису била крупная дрожь: холод, осознание спасения и близость ко мне будоражили тень. Обессиленная, ноги подкашиваются, она не падала только потому, что подхватил ее правой рукой.
— Николас, — теперь шептала она, — ты пришел… пришел… пришел…
Я опустил ее на колени, положил рядом факел. Тьма подступила ближе, сузив мир до небольшого освещенного пятачка вокруг меня и нее. Осторожно снял повязку с глаз Алисы и окунулся в ее полные слез, тоски и одновременно счастья глаза. Ничего не существовало для Алисы, кроме меня. Кроме того, что я здесь ради нее.
Мы соединились в поцелуе. Холодные губы девушки стоили всего мира, и моя душа была ничтожно малой платой за счастье быть рядом. И чтобы спасти, освободить ее от черной магии Низверженного!
— Ты дал мне сил, — произнесла моя любовь и улыбнулась, слезы перестали литься из ее глаз. — Помоги подняться, а дальше я сама.
— Но…
— Сама, — вновь улыбнулась Алиса. — Я ведь тень, а это не просто так. Поверь, я знаю, что говорю. К тому же надо снять с крестов Лилит и отца Томаса.
Я снова прильнул к ее прохладным губам и только после поцелуя поставил на ноги.
— Давай, теперь я справлюсь. — Отвернувшись, леди Кайлер потянулась к своей одежде.
Лишь сейчас я смог разобрать, что охрипшим голосом все твердил и твердил Велдон:
— О Небеса! Гард! Ты слышишь меня? Гард!
— Святой отец, — я встрепенулся, — сейчас помогу!
— Матерь Божья! Он услышал. Но нет! Только не мне! Сначала избавь от распятия мою дочь!
Я кинулся к молчаливой Лилит. Быстро снял с креста, она не проронила ни слова и сама стащила с глаз темную ткань. Потупив взор, юная тень поспешно отстранилась и попыталась встать на ноги. Тоже дрожит, и видно, что едва не падает, но более всего остального ей претила нагота.
— Не смотри, — пискнула она.
Я непроизвольно отвернулся и стал освобождать инквизитора. Через несколько ударов сердца он очутился на полу.
— Так-то лучше, — произнес монах, стягивая черную повязку.
С правой, состарившейся половины лица церковника на меня таращился выпученный глаз безумного Неакра. Белый с темным зрачком на красном. Жуть.
Я отшатнулся. Выругался.
— Ах да, — устало произнес Томас Велдон, отвернувшись, — совсем забыл.
Как он не походит нынче на железного инквизитора из Бранда. В подземелье Черного замка на холодной плите сидит дряхлый старик. Сказать что-нибудь, что напомнило бы отцу Томасу о нем прежнем? Я открыл рот, но промолчал, поймав на мгновение взор Велдона. Там мелькнуло нечто, напомнившее об инквизиторе, каким его знал.
— Чем вас так измазали?
Церковник ответил не сразу. Уткнувшись в ладони, он мял лицо и что-то бормотал. Я глянул через плечо — тени спешно облачаются в черные одежды, а Томаса Велдона как будто не беспокоит ни холодный воздух подземелья, ни отсутствие на нем одежд.
— Красная охра, — вдруг сказал он, — но это пустяк.
На меня вновь смотрел безумец Неакр, а здоровую часть лица и левый глаз Велдон укрыл сложенными по-молитвенному ладонями, но ненадолго. Отец Томас опустил
