Пусть мозги Подкина и превратились в глыбу льда, он не мог не заметить в ней страшной перемены. Ещё в прошлом году круглощёкая леди Рыжетт была воплощением жизнерадостности. Её мех блестел, смех звенел, а глаза сияли, как летнее солнце на водной глади.
Теперь же щёки её исхудали и обвисли, а между бровей залегла тревожная складка. Взгляд стал затравленным, глаза ввалились и покраснели, словно она пролила немало слёз. Когда она заговорила, голос её был добрым и приветливым, но от крольчат не укрылось, что эта радость напускная. Леди Рыжетт пыталась утаить от них какую-то печаль.
– Богиня, это же Паз и Подкин! Как вы выросли с прошлого лета. А тут кто у нас, неужели малыш Пик? Бедняжки, вы продрогли до костей. То, что стражник сказал о Пожиралах, – правда? Они вторглись в Манбери? Заходите, заходите скорее. Обещаю, тут вам нечего бояться.
Подкин чувствовал, что это неправильно, что нужно развернуться и бежать в скованный морозом лес. Но его ушей уже коснулся жаркий треск поленьев, а замёрзший нос учуял аромат жареного пастернака и свежего хлеба. В тот миг возможность согреться и поесть была для Подкина важнее всего на свете, даже его собственной безопасности. Вы можете подумать, что это глупо, но легко рассуждать, когда под боком растопленный очаг, а в животе – горячий суп из репы. А вы попробуйте-ка целую ночь бегать от смертельной опасности по зимнему лесу! Да вы потом бешеному барсуку хвост отгрызёте за тёплую лежанку и миску похлёбки.
На самом деле, еда и тепло в тот момент и правда были важнее всего. Кролики не понимали этого, но ещё чуть-чуть – и они замёрзли бы насмерть. Если бы Подкин улёгся на снег, как ему хотелось, он бы уже не проснулся. Точнее, проснулся бы в Землях по ту сторону, откуда не возвращаются.
Поэтому дети зашли в Красноводную нору, совершив ошибку, о которой Подкин будет сожалеть до конца жизни…
Их провели в главную пещеру и усадили поближе к огню. Леди Красноводной отправилась «распорядиться насчёт комнат». Молчаливые слуги, едва слышно шурша, принесли гостям заправленный маслом пастернак и маленькие краюхи хлеба.
Как только Подкин немного отогрелся и кровь живее побежала по венам, лапы у него затряслись так, что он едва удержал тарелку. В конце концов он ухватил кусок пастернака. Тот ожёг ему горло и тяжело ухнул в желудок, но Подкин всё равно не мог припомнить ничего вкуснее.
Вскоре дрожь унялась, и Подкин принялся заглатывать пастернак не жуя. Он отрывал куски хлеба с такой жадностью, будто скитался по лесу не один день. Паз не отставала от брата. Даже Пик зашевелился и высунулся из туники. Глаза его блестели от голода.
– Кушать! Кушать! – требовал он, открывая рот, как галчонок. Паз сноровисто кормила его пастернаком с ложки.
Тело Подкина потихоньку оттаивало, а вместе с ним и разум. Наконец отвлёкшись от еды, он обратил внимание, что в пещере темно и сыро. Углы затянула густая паутина, огонь едва горел. В очаге громоздились горы пепла, словно его не чистили уже много месяцев.
Подкин окинул взглядом столы и лавки, вспоминая праздник Середины лета, когда в зале было не протолкнуться от пирующих. Теперь здесь почти не осталось мебели. Вон те стулья явно чинили на скорую руку, а спинку этой скамьи, кажется, разрубили топором…
И еда… Жёсткий пастернак и подгоревший хлеб из серой муки – никакого сравнения с угощением, которое подавали в Красноводной в прежние времена. После прошлогоднего праздника Подкину ещё долго снилась огромная морковь, фаршированная брюквой и печёной репой. Когда морковь разре́зали с одного бока, начинка так и посыпалась! Вот угощение, достойное Красноводной, а не этот скудный, наскоро сготовленный обед…
Подкин уже не мог остановиться – глаза его подмечали всё больше и больше подозрительных деталей. Откуда на земляной стене взялись эти полукруглые вмятины? Вроде бы раньше их там не было… А это что за высохшие красные пятна на полу?
И главное, куда запропастились дети? Дети вождя, с которыми Подкин играл в прятки и «обмани крольчонка» с тех самых пор, как научился ходить? Шумные, задорные, они были под стать остальным кроликам Красноводной. Пусть сейчас в пещере их нет, но где-то же они должны скакать и веселиться? Почему не слышно радостных криков? В конце концов, на дворе утро Куманельника. Маленьким кроликам надлежит толпиться в главном зале и хвастаться подарками, которые принёс им Полночный кролик. Во всяком случае, в Манбери утро Куманельника только так и проходило.
«А я мечтал о деревянных солдатиках», – с горечью подумал Подкин. Интересно, Полночный кролик всё-таки оставил их возле его пустой кровати – или, прознав о Пожиралах, предпочёл обойти Манбери стороной? Теперь это казалось неважным, хотя в последние недели подарки занимали все мысли Подкина. «Как быстро может измениться твоя жизнь.»
– Паз, – шёпотом окликнул он сестру. – Как думаешь, где Руфус и Расти? Почему они не пришли с нами поздороваться? Неужели леди Рыжетт им не сказала?
Паз кивнула. Её глаза метались по залу, подмечая то же, на что обратил внимание Подкин. Но больше всего крольчишку заинтересовала металлическая статуя, которой она не видела раньше. Высокий железный пьедестал вырастал прямо из пола пещеры. А на нём стояла не обычная скульптура, а бесформенное, перекрученное месиво, словно кто-то взял кусок железа, кое-как скомкал и оставил. «Зачем в Красноводной железная статуя?» – изумлённо подумала Паз. Все же знают, Богиня ненавидит этот металл. Отчего-то при взгляде на статую шерсть у Паз на загривке вставала дыбом. Увы, она слишком замёрзла и вымоталась за эту бесконечную ночь, и потому не сразу сообразила, что не так.
Наконец её осенило.
Пожиралы.
Она хотела сказать Подкину, но не успела – двое слуг внесли в пещеру большой сундук, на который было накинуто плотное покрывало. Кролики старались держаться в тени и шли, низко опустив головы. От Паз не укрылись нервные взгляды, которые они бросали на гостей. Пройдя через пещеру, слуги направились к главным воротам. Когда они исчезли из виду, Паз шёпотом спросила у Подкина:
– Как думаешь, что они несли?
Тот собирался пожать плечами, как вдруг из коридора послышалось приглушённое карканье. Неужели в сундуке сидела птица? Они уже слышали этот звук, причём совсем недавно. Подкин с Паз переглянулись – им в голову пришла одна и та же мысль.
Это был не сундук, а клетка. Клетка, в которой сидела перекованная ворона – шпионка Пожирал. Нашпигованная железом птица с мёртвыми глазами и ржавыми перьями.
Птица, статуя, опустевшая, словно вымершая нора, – внезапно все кусочки мозаики
