столетия, а то и тысячелетия, закладывая такой крепости фундамент, чтобы и твои потомки строили здание государства по составленному тобой плану, и даже если захотят что-то в нем изменить, то не смогут, собственно, они и не должны хотеть что-то менять. Они должны считать такой подход единственно верным и всех, кто пожелает что-то изменить, немедленно уничтожать без всякой жалости, ибо Русь превыше всего!»

Но вот что ответить епископу?

«А, собственно, почему бы не сказать правду? – предложил Штыков. – Дедок вроде вменяемый, в маразм вроде не впал, желает всяческого укрепления православия на Руси, а этого можно добиться, только если Русь станет единой страной».

И Юрий Всеволодович отжег, чуть ли не в слово в слово повторив спич Штыкова.

Епископ Иоанн слушал княжича с выпученным глазами и открытым ртом.

То, что он слышал, было неожиданно, смело, даже дерзко. О том, что говорил этот княжич, даже мечтать не приходилось, очень уж велика раздробленность, коя только усиливается с каждым поколением. Но то раньше. Сейчас, глядя в эти пылающие глаза оратора, слыша ту уверенность, с которой он говорил, епископ подумал, что очень даже может быть, что у его любимца все получится.

Справившись с собой, он сказал:

– Я дам тебе монахов-учителей и призову дополнительно из других княжеств для осуществления того великого дела, что ты измыслил. И еще, сын мой… я подготовил для себя замену… да, я уже очень стар и чувствую, что мне недолго осталось, не перечь, Юрий… так вот, я подготовил себе преемника, ты его знаешь, это игумен Симон… Пообещай ему патриаршество всей Руси, и у тебя не будет более преданного союзника в Церкви.

Теперь пришло время пучить глаза княжичу.

– Э-э…

– Да, сын мой, – усмехнулся епископ владимирский. – Не только у тебя есть великая мечта. Но и у меня. Тайная.

– Но, Владыко, патриаршество – это же…

– Да, ты все верно понимаешь, сын мой. Мы должны отделиться от Константинополя, а точнее, Никеи, этих греховодников… иначе так и будем влачить жалкое существование, прозябая во тьме и невежестве. Сколь лет мы состоим в православном мире, и что? Греки засылают к нам своих священников и через то крутят нами как хотят. Мы словно провинция, из которой выкачивают соки… Получая десятину с русской земли, самую ценную ее часть: серебро и меха – мы отправляем в Никею… И что мы получаем с того? А ничего… Русских священников в высшем достоинстве совсем немного, и больше их становиться не будет, пока сами не станем воспитывать. Для чего нужны семинарии, а строить их нам не дозволяют, дескать, учитесь у нас. А там им вкладывают в головы чуждые нашей земле идеи. Так-то же…

– А игумен Симон?..

– Он полностью разделяет мои взгляды. Я воспитал его нужным образом.

– Пообещаю, Владыко…

Так вот, до обеда кадеты учились читать, писать и считать.

Но это было лишь преддверие ада, его первый круг. Дальше их делили по возрасту и начинали гонять наставники до самого заката. Тут общефизические упражнения на повышение крепости тела: бег, подтягивание, гантели и прочее, тут и работа различным оружием: копье, меч, топор, ну и, конечно, маневрирование.

«Война – фигня, главное – маневры», – сказал Штыков, на что хозяин тела отреагировал бурным смехом, хорошо хоть было это наедине, а то многие подумали бы о княжиче нехорошо, ибо, как известно, смех без причины – признак дурачины…

Увы, с последней дисциплиной наставники не столько учили ребят, сколько учились сами. Прошло не так уж много времени, как дружинники из пехотных или, точнее, ладейных хирдов превратились во всадников, а маневрирование на поле боя уже оказалось практически забыто. Так что данную науку приходилось восстанавливать по крупицам. В этом вопросе Штыков мало чем мог помочь, что называется, не знал, да еще забыл… Все, что мог припомнить, – это римскую черепаху.

Многие из кадетов, приползая в казармы без задних ног, прокляли тот миг, когда согласились стать воями, но не сдавались и продолжали тренироваться, отступать им было некуда. Не бродяжничать же. Тем более, кому как не им было хорошо известно, что до взрослого состояния доживают лишь единицы. Да и те долго не протягивают. Потому армия являлась их шансом на достойное будущее… если не убьют в бою. Но на все воль Божья.

4

Константин скрежетал зубами от злобы, но пытался этого не показывать. А причина его ярости – брат Юрий.

Пока он сидел в Ростове, до него доходили слухи, что Юрий стал набожным и затеял какую-то возню с увечными и даже сиротами. Но в этом не было ничего удивительного, потому не обратил на это внимание, даже порадовался, ведь если брат предпочтет стать монахом, то потеряет всякую жажду мирской власти, а значит, ему как наследнику больше достанется.

А не удивился Константин такому поведению брата, потому как сам был свидетелем того изменения в поведении Юрия. Все случилось почти год назад там, в битве под Торжком.

Юрий, как немного оправился, стал замкнутым, часто сидел с отрешенным видом, много молился.

С людьми, что едва не погибли, такое случается, а учитывая близость Юрия с епископом Иоанном, в этом и вовсе не было ничего удивительного.

Но, приехав на свадьбу отца, Константин понял, что он чего-то не понял. Не походил Юрий на человека, что отстранился от мирской жизни, и ему осталось сделать лишь один шаг, чтобы принять постриг и стать священником.

«Обманул! – вспыхнула в его голове обжигающая сознание мысль. – К отцу решил подлизаться, показав свою набожность, также в последние годы ставшему гораздо более набожному отцу! Я это еще тогда должен был понять, когда он за Святослава заступился! Гадина!»

Как по заказу, Константин увидел, как Юрий, подойдя к Святославу, стал с ним о чем-то оживленно беседовать.

Начался пир. Всеволоду Юрьевичу и его молодой жене Любаве гости подносили подарки, как правило, что-то ценное, выполненное из серебра, золота и украшенное самоцветными камнями. Подносили шкуры экзотических животных. Дарили и оружие, но тоже дорогое, из дамасской стали и богато изукрашенное.

В первый момент Константину показалось, что Юрий в этом отношении ничуть не отличался от других, когда с поздравлениями, пожеланиями и благодарностью за позволение открыть приют для увечных воев и сирот преподнес отцу меч, дескать, это один из результатов их труда. Лишь спустя с десяток ударов сердца дошло, что ни ножны, ни рукоять не были как-то отделаны, это был чисто боевой клинок.

Великий князь тоже несколько удивился такой утилитарности подарка, но лишь до тех пор, пока не вынул клинок из ножен.

– Благодарю, сыне! Добрый клинок! Особенно радостно, что сделан он нашими мастерами! А девиз так и вовсе выше всяких похвал! Очень правильный!

Подарок пошел по рукам гостей.

Князья и бояре, сидевшие за столом, хорошо разбирались в холодном оружии, разглядывая

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату