— Никто не просит тебя отвечать. Просто слушай и бери на вооружение, хорошо?
А я не хочу. Не буду обращать никакого внимания, пусть хоть об стену расшибется. Лучшая тактика в худшей ситуации.
— Вы сговорились поиграть сегодня в психологическую поддержку? — как бы я себя ни сдерживала, но подсознание останавливает свои истерические метания под убаюкивающий голос веснушчатого засранца.
— У нас это семейное, помнишь?
С несколько секунд мы молчим — он знает про мою тактику. Он знает обо мне все и ровно ничего.
— В одной из потасовок, что случилась во время нашего с Джорджем и Ли… странствования… мне пришлось убить человека. Без помощи магии.
Я вздрагиваю от неожиданности подобного откровения, и он это чувствует каждым миллиметром наших соприкасающихся тел. Фред аккуратно переворачивается на другой бок и перекидывает свою руку через мою талию в поисках сжатых кулачков. Он находит их и с трепетом разжимает, вкладывая в свою огромную ладонь.
Это действительно семейное, Уизли.
— Я до сих пор помню, что его называли Джефом. Странное сокращение. Может быть, от Джеффри? Джефферсон? В общем… Трое напали на наш след и забавы ради решили поквитаться с молодыми противниками Темного Лорда. Этот ублюдок достался Джорджу. Все шло хорошо, как думал я. Мы ведь достаточно опытные, отлично усваивали все уроки в Отряде Дамблдора, да и… — Фред на секунду замолкает. Он пытается справиться с болезненными воспоминаниями, углубляясь в те детали, которые приносили меньше боли.
Хотя любое воспоминание о войне — живая боль.
— Когда я закончил с одним из них, я отвесил какую-то стандартную шутку в сторону Дреда. Он не ответил. Как сейчас помню, я обернулся в его сторону и замер истуканом. Братишка был уже почти без сознания, пока один из нападавших на последнем издыхании скулил: «Давай, Джеф, кончай с ним». Тот подонок душил его. Интересный метод для волшебника. Он получал удовольствие, сомкнув собственные руки на шее у Джорджа.
Я настолько впечатлилась его словами, что не смогла сдержать неожиданный порыв повернуться в сторону Фреда и уткнуться в тяжело вздымающуюся мужскую грудь.
Это вынужденная поддержка. Я тоже оказалась на его месте в некоторой степени.
— Я опешил. Раньше такого не было. Я был зол и испуган. Не знаю, как мне хватило мозгов, но я кинулся на Джефа голыми руками, впечатывая кулаки в его мерзкую физиономию, пока она не заплыла кровью. И добил камнем. Думаю, ты понимаешь, что я имею в виду.
Я киваю и перекладываю свою руку на его напряженную спину, едва заметно похлопывая в успокаивающем жесте.
— Мы не убийцы, Герм. Мы защитники. Я уже говорил, что мы докажем твою невиновность. И ты должна знать, что я повторяю «мы», «мы», «мы» не из приличия. Вместе мы справимся. Вместе мы правда сможем. Я готов умолять тебя на коленях: не закрывайся, — он сильнее прижимает меня к себе за талию и шепчет куда-то в область лба: — Ты не можешь прятать свою боль от нас. И я уверен, что ты бы поступила так же, как и я сейчас, случись тогда непоправимое с Джорджи. Я не смог бы вынести этого один. Я бы точно умер.
Я знаю, Фред, знаю.
Мне хочется плакать. Я шмыгаю носом, но он ничего не говорит. Только держит меня в своем кольце нежности, когда я выдыхаю:
— От тебя сегодня пахнет корицей. С шоколадом было лучше.
— Как скажешь, Герм. Как скажешь.
Я начинаю верить Фреду. Не сразу. Не точно. Не так уверенно, как надо бы. Но что-то во мне все же щелкает. И от этого страшнее всего.
***
Когда на следующий день Артур Уизли ненавязчиво сообщил, что в зале суда мне придется второй раз наблюдать картины той ночи, я не поверила. Первой и последней мыслью было лишь: «Они точно над тобой издеваются, разве не видишь?». Все тело сковало необъяснимое ощущение кандалов, дыхание перехватило, сжав ребра тисками, что-то определенно важное — с точки зрения сраной физиологии, до которой мне уже не было дела, — ухнуло в низ живота и спровоцировало легкие приступы рвоты.
Молли в ту минуту сидела за своим любимым занятием — вязанием, — даже не догадываясь, что изящная траектория спиц в ее руках — кровавый путь моих зашитых запястий. Я до последнего не смотрела в ее сторону. Я знала правду своего головокружения. Я помнила все до мельчайших подробностей, но при этом упускала что-то важное.
Я чувствовала сталь в ладонях и запах свежей артериальной крови. И звук замолчавшего сердца того ублюдка, что посмел напасть на наш дом.
Тишина моей маленькой победы.
Напомнив себе ту злосчастную схватку, я неосторожно дернула взгляд в сторону кресла матери Уизли, пожалев о том, что не поставила возле него табличку с громким «табу». Почти никто сразу не понял, почему я убежала в ванную комнату, закрывшись на щеколду и наложив оглушающее заклинание на помещение. Я терпеливо ждала, пока они дойдут до этого сами и исправятся. Я эгоистично считала минуты, зная, что на вторую они успеют сделать все так, как надо. И после настало время вернуться, уверенно скрывая раскрасневшиеся от слез и тошнотворных позывов щеки. И еще через секунду пришло время убедиться, что злосчастный предмет моих внутренних терзаний и ее насмешек был надежно спрятан.
Мне потребовалось тысячу раз убедить Молли скромной улыбкой, что я на нее не сержусь и все — в целом — прекрасно.
Ничего в моей жизни таковым не является, к слову.
А прошлый вечер в его объятиях?
Когда же мы вновь стали разбирать судебное дело, оправившись от моего молниеносного порыва, Артур дополнил свою речь немаловажным фактом: у моих воспоминаний будет сотня-две свидетелей — от сидящих в зале доходяг до просматривающих их в процессе разбирательства экспертов.
— Что они рассчитывают увидеть? — я впервые за утро подала голос, и фраза прозвучала довольно слабо, поэтому пришлось ее повторить. — Какие цели они преследуют?
Артур нахмурился, оглядывая комнату задумчивым взглядом. Джинни забралась под одеяло, опираясь на мои поджатые к груди колени спиной. Она знала, что успокаивает меня таким незамысловатым образом. Более того, точно была уверена, что этот метод лучше, чем многочисленные «не беспокойся». Она была рядом, а я — благодарна от всей души.
Глава семейства стал говорить тише на тон, будто бы боясь быть услышанным:
— Они рассчитывают вывести на чистую воду тех, кто причастен к этой трагедии. Возможно, виновники будут среди нас.
Огонь возмущения вспыхнул внутри меня, будто бы и грудь была котлом, и сердце — варящимся
