Каждый в этих стенах вызывал во мне тонны раздражения только своими многозначными взглядами. Даже не словами, от которых, к слову, я знала — мне не отделаться.
В Хогвартс меня завела нелегкая судьба в виде МакГонагалл, решившей, что пребывание в стенах родной школы пойдет на пользу мне и моим нервам. И если учиться некоторое время мне не полагалось, то ежедневные походы к мадам Помфри и лечение под ее строгим взором вновь возобновлялись. Только теперь к ним присоединились и личные разговоры с профессором, в ожидании которых я всю ночь не сомкнула глаз.
Опять я играю в обманщицу. Это была лишь одна из миллионного числа причин.
Тем не менее, меня не оставляло в покое: с какой целью Минерва возвращает меня в школу, предоставляя свою вербальную поддержку? Никак собирается контролировать каждый мой шаг в расчете на то, что девочка с поврежденным рассудком не в силах сделать этого сама? Возможно, она и права.
Возможно, сейчас, когда я стою на явном распутье, анализируя дальнейшие маленькие шажки, мне действительно требуется чья-то поддержка.
Я все же не каменная, как бы ни пыталась убедить в этом весь мир.
А если и так, то в стенах моего слезного гранита давно уже ничем не заполненные, расточенные кровью трещины.
Я с трудом отделываюсь от ребят, собираясь немного отдохнуть в бывшей комнате для старост — по словам профессора, она до сих пор принадлежит лучшей своей хозяйке.
По моим домыслам, эта комната все еще той самой Грейнджер, чтобы нынешняя не сошла с ума, выслушивая сплетни о себе же в общих спальнях. И соседняя, я почему-то уверена, служит обителью точно самому близкому моему товарищу — Джиневре.
На самом деле, она прожужжала мне об этом все уши, пока мы завтракали на кухне тетушки Молли.
Я с силой надавливаю на ручку — давно ли здесь никого не было? — и убеждаюсь в мимолетных догадках: заправленный полог кровати все так же выбивается немного в правую сторону, слой пыли, стоит к нему дотронуться, заставляет закашляться, и шторы — алого, впрочем, цвета с золотыми узорами — плотно закрыты как тогда, когда я аппарировала ночью. Это место явно требует уборки. Оно, кажется, заждалось свою хозяйку.
Была бы я рада вернуться сюда при других обстоятельствах.
С уборкой у меня ладится довольно скоро — я успеваю навести порядок последними штрихами заведомо раньше, чем Джин упрашивает меня пойти на обед в Большой зал.
— Ты только не переживай, хорошо? Ну и пусть говорят себе всякое, это их никак не касается.
— В этом и дело, милая. В этом-то все чертово дело.
Несмотря на оптимистический настрой подруги, у меня получается уговорить ее выйти за полчаса до положенного времени — так вероятность столкнуться с неприятностями (с которыми мне придется мириться какое-то время в Хогвартсе) близится к нулю, хотя ничего и не обещает.
— Как ты думаешь, зачем ты понадобилась МакГонагалл? — не унимается младшая Уизли.
— Откровенно не знаю. Хочет провести терапевтический сеанс? Вряд ли. Убедиться в моей студенческой компетенции? Еще хуже. Можешь не пытаться, Джин, я все равно ничего не знаю.
— Но ты ведь расскажешь мне потом, хорошо? Я обещаю хранить все в секрете! Я обещаю помогать тебе во что бы то… — она замолкает, прислушиваясь к отдельным голосам, звуки которых я впитываю с бешенством.
Малфой, он самый, и Пэнси Паркинсон не замечают нас совершенно, продолжая свои интереснейшие дискуссии:
— И все равно я считаю, что Грейнджер — на голову больная, которая не может находиться в этой школе по ряду факторов. И главнейший из них, прости меня, Драко, ее близость с твоей тетушкой Беллатрикс, от которой эта гриффиндорская девка точно чем-нибудь да заразилась! И не поймешь теперь, кто она: Лестрендж или Блэк — один черт.
— Брось, Паркинсон, столько всего произошло, а ты так и не научилась высказывать людям в лицо то, что о них думаешь, — одергиваю ее до того громко, что оба слизеринца вздрагивают и оборачиваются с немым вопросом на губах.
— Я все еще считаю, Грейнджер, — она храбрится, — что ты опасна для общества и должна находиться за решеткой, — видимо, Пэнс по-своему истолковала весь газетный блеф с пестрой колдографией моего — вполне оправданного — министерского приступа. Но ее слова так открыто плюют в лицо вторично, что мне смешно оставлять их нетронутыми.
Думаю, именно этот факт внутренне-неосмысленного психологического толчка тянет меня вцепиться в ее волосы цвета вороньего крыла, потянув за них резко вниз. И нашептывать — криком — на ухо:
— Знаешь, а ведь та спица была намного острее твоего чертового карандаша. Но, я считаю, и его хватит, чтобы всадить тебе по самое сердце, — истерический хохот, как в раскадровке дешевого фильма, сменяется тяжелым вздохом и манерными гримасами. — В свете последних событий ты должна была понять, что обсуждать жизнь той самой то ли Грейнджер, то ли Лестрейндж, то ли Блэк — чревато! — пока Малфой кричит на меня в тихом ужасе, отдирая от своей пассии, я не смею останавливаться, собирая толпу доходяг вокруг нас. — И учись общаться с грязнокровкой так, как этого велит ваша гребаная аристократическая школа! Нынче мы с твоим обожаемым Драко кузены — так чти эти связи лучше или подавись собственной кровью!
— Гермиона, хватит! — где-то на горизонте маячит Джинни и несколько еще более испуганных лиц.
— Грейнджер, ты совсем с катушек слетела! — вопит Хорек, совсем забыв, как сложно совладать с моими ударами, которые в этот раз обрушиваются на его девчонку.
Малфой, я чувствовала уверенность, думая, что за ошибки отца ты не несешь никакой ответственности.
Как меня саму теперь разубедить в обратном, когда Беллатриса одним своим появлением наложила на жизнь отпечаток ничтожного кровного потрясения?
В этот раз меня приводит в чувство Гарри, так вовремя припечатавший к стенке обе, испачканные — в слезах Паркинсон, — мои ладони. Я полна гнева и восторга свершившегося правосудия, поэтому лица друга в смешных очках я не воспринимаю как помеху, тихо радуясь маленькой победе.
— Джин, принеси нам обед в комнату, я отведу ее обратно, — ты знаешь, что говорить о человеке в третьем лице при нем же неуважительно? Или тебя тоже следует наказать?
— Отпусти, — отбиваюсь, оказавшись с ним наедине. Гарри старательно играет роль миротворца, положив мне руку на лопатки, тем самым контролируя каждое движение. — Ты
