Черт возьми, да они не из этого мира.
И они точно пришли за мной.
— Не буду спрашивать, кто вы, — тяну время, ощупывая пол трясущимися руками, не в силах даже вытереть кровь, залившую правый глаз. — Но будьте уверены в том, что зря называете меня малышкой! Конфундус!
Я не успеваю даже сообразить, что промахнулась, когда один из нападающих одергивает меня за волосы к полу. Я вскрикиваю не так от боли, как от неожиданности, пока из меня ногами выбивают всю прыть. Неизвестный со стоном удовлетворения наступает мне на кисти, не давая возможности выбраться, и, кажется, ломает лучевую кость, заставляя выть волком от очередного прилива боли.
— Грег, тащи их сюда, чтобы она видела!
От меня будто бы отрывают кусок чего-то важного. Чего-то неосязаемого, но при этом жизненно необходимого, как дыхание.
Ублюдок выносит связанные тела родителей и, не церемонясь, бросает их в другой части комнаты.
Из-за сильной боли в лице, я не чувствую, как из моих глаз потоком текут слезы. Я получаю еще несколько ударов в поясницу и по солнечному сплетению, задыхаясь, в первую очередь, от беспомощности и уже потом — нехватки воздуха.
Какие монстры имеют право ходить по этой земле?
— Миледи будет счастлива, когда мы отправим ей в качестве трофеев ваши сердца, — шепчет он, облизывая и покусывая мочку моего уха.
Меня пробивает током. Пусть все это окажется ночным кошмаром и плодом моего искалеченного после войны воображения.
Однако боль в затылке и грудной клетке атрофировано напоминает о том, что сна — ни в одном глазу, а запах вонючего пота и смерти уже пробирает до костей.
— Что вам нужно? — я захлёбываюсь слезами, брыкаюсь, бью негодяя ногами, но силы моей недостаточно, чтобы свалить, как минимум, одного имбецила. — На второй полке у лестницы есть украшения, деньги… Я тоже найду! Отпустите их! Сделайте со мной все, что хотите, но не трогайте их! — я срываюсь на крик, ощущая большие ладони ублюдка на своём теле, и готовлюсь к самым ужасным минутам своей жизни.
Господь слышит мои молитвы. Пока тот-который-Грег занят изучением комнаты, а второй безымянный негодяй вылизывает мою кровь с щеки, повторяя какую-то бессмыслицу, здоровой рукой я нащупываю спицу. Упала, когда я навалилась на комод всем телом, отброшенная ударом.
— Ммм, интересно, а она на вкус та же, что и её дочур…а-а-а-а! — вопит он, и я знаю, что спица прошла сквозь его сердце, вонзившись мне в грудь на пару сантиметров.
Тошнит. Но боль уже не воспринимается всерьёз. Грег выкрикивает ругательства, а моё помутнённое сознание пытается прийти в норму, когда, отпустив холодное оружие, я по счастливой случайности нащупываю тёплое дерево палочки.
Направляю её на врага, остро ощущая, как тысячи иголок впиваются в каждый миллиметр тела, когда я сбрасываю с себя мертвею тушу и встаю, кое-как опираясь о стену.
Не чувствую ничего, кроме страха и ответственности за жизни родных.
Будет проклят этот чертов день. Этот Грегори, приставивший клинок к шее моей обездвиженной матери. Я не дам осечку. Ненависть кипит во мне, разъедая здравый смысл, и я уже знаю, что произнесённые слова выйдут мне боком, но шепчу их — впервые — с отчаянием и надеждой:
— Авада Кедавра!
И я готова поклясться, что попала в цель.
И в той же степени готова поклясться, что слышала женский посторонний шёпот, вторивший моей мантре жизни.
Чтобы жить, к сожалению, иногда нужно убивать.
Мир плывёт перед глазами, и я обессиленно падаю на пол, словно мешок использованного материала. Один слой крови застыл на щеках вперемешку с растрёпанными волосами. Я погружаюсь во тьму, поймав смутные очертания мигающих цифр.
3:45 — время, когда моему миру пришёл конец.
Вот только пойму я это, уже придя в себя и ощущая запах смерти, наполнивший наше когда-то уютное семейное гнездышко.
Пойму, закричав от неподдающейся оценке боли при виде бездыханных тел родителей и волшебной палочки в моих руках.
========== Глава 3. ==========
Тошнота подступает к горлу, и я совершенно не могу противиться природным инстинктам.
Голова болит, как от смачного удара разве что великаньей кувалдой, и кружится так сильно, что я даже с закрытыми глазами ощущаю перепады высоты американских горок, еле выдерживаемых в детстве.
Где это меня так угораздило?
Усиленно пытаюсь расцепить веки, чувствуя большие сложности с этим, вроде бы, простейшим делом. Правый глаз затек и никак не поддается, а левый сильно щиплет, однако им я все же могу видеть смутные очертания знакомого интерьера.
Когда в считанные секунды зрение возвращается, дом разрывает невыносимый крик. И доносится он изнутри меня.
Я сижу на полу, будто бы на краю бездны, облокотившись о липкую стену, и ловлю чей-то до одури изнуренный, ужасающий вид в осколке разбитого зеркала. На время у меня спирает дыхание и, задыхаясь от невозможности прийти в себя, я, бестолково пялясь в отражение, провожаю взглядом капли крови, что тоненьким ручейком стекают по подбородку, приземляясь на воротник изорванной рубашки.
Мои волосы растрепаны пуще прежнего — в области затылка что-то безостановочно жжется. Я все еще не могу понять, насколько это подобие меня реально и, лишь совершив случайное движение, кричу вновь. Эту боль невозможно терпеть.
Думается мне сейчас.
По ощущениям, сломано ребро и левая рука, а все внутренности со стороны и живота, и спины ноют тошнотворными пульсациями, готовые вот-вот взорваться. Я, наконец, понимаю, почему не могла прозреть — часть лица залило кровью настолько, что ее застывшие слои склеили между собой веки и ресницы правого глаза, а другая часть просто отекла, слабо поддаваясь любым движениям.
Меня вновь выворачивает прямо на пол, а сил нет вовсе: ни чтобы нормально сплюнуть, ни чтобы утереть рот и отвернуться от гадкого зрелища, провоцирующего новые рвотные позывы.
Тело чувствует свои сильные, менее пострадавшие стороны, поэтому я рефлекторно переворачиваюсь на бок, чтобы совершить несколько неудачных попыток встать, опираясь на колени.
Замечаю зверски вырванный клок волос, когда дезориентировано падаю в другую сторону, и снова стону, закусывая щеки и губы изнутри.
Когда я задумалась об ощущаемой боли, я вряд ли могла определенно представить, что есть это чувство на самом деле.
Оно пришло из ада и съедает твою душу вкупе с сознанием в пламени вечного пожара, что вопит голосами любимых.
Я не знала, что делать, когда глаза вспышкой ослепили последние запомнившиеся секунды до потери сознания, поэтому просто закрыла их, поворачивая голову в сторону.
И не решаясь даже взглянуть.
Такой дикий всепоглощающий страх я испытывала на войне ни единожды. Однако сейчас вспоминалось лишь то послевкусие чрезмерных переживаний, когда я раз за разом узнавала,