Для Марии же наступил настоящий ад. Снова и снова прокручивая в голове подробности каждой встречи, каждого подозрения, она понимала, что была слишком слепа, доверяя тем, кого считала самыми близкими своими людьми. Горечь при мысли о том, как должно быть, они смеялись над ней, разъедала, вскипала на глазах слезами. И поделиться ею было не с кем. С болезненным упорством Мария искала доказательства постыдной связи, представляя, как бросит эту правду в лицо Александру и Натали. До мельчайших деталей проговаривала в голове слова, что скажет им. Думала о том, как они отреагируют. При мысли о том, что будет делать Александр, Марии становилось страшно. Страшно услышать ужасное: «Я никогда тебя не любил». Страшно узнать, что она для него — никто. Глотая горькие слёзы, Мария осторожно поглаживала живот, изнутри которого так нежно и ласково касался её малыш. Императрица не скрывала своей тревоги, но откровенный разговор, состоявшийся однажды, более не повторялся. Принцесса не желала обсуждать свою боль с Александрой Фёдоровной, подспудно понимая, что та всё равно примет сторону Александра. Слишком долго она жила в браке, слишком многое успела пережить, чтобы научиться закрывать глаза на то, чего Мария не могла ни понять, ни простить.
В начале мая, по обыкновению, Александр собирался отбыть в военный лагерь в Красном селе, намереваясь пробыть там полтора месяца, руководя сборами по строевой подготовке и стрельбе. Он должен был вернуться во дворец ближе к свадьбе Натали, и этот факт тоже не укрылся от измученного, исстрадавшегося сердца Марии. Её тянуло к мужу, с каждым днём, приближавшим роды, всё больше. Хотелось услышать слова поддержки. Или просто быть рядом, молча, только бы рядом. В вечер перед отъездом она долго отговаривала себя от того, чтобы прийти к нему. Попросить остаться, хотя бы один раз провести ночь в его постели. В той, что, видимо, давно стала знакома Натали. Принцессе отчаянно хотелось сохранить остатки гордости и достоинства. Заставить сердце замолчать, усилием воли унять тоску, что сковала при мысли о скорой и долгой разлуке. Но разум отказывался повиноваться, а душа тянулась к мужу, и Мария, отринув последние сомнения, решительно направилась к Александру. Оставив Дашкову, дежурившую в эту ночь, у дверей в покои цесаревича, она постучала, с замиранием сердца ожидая ответа. Едва услышав тихое, но отчётливое: «Войдите», Мария не смогла сдержать вздох облегчения: отчего-то она была просто уверена, что в эту ночь он будет не один.
Александр сидел за столом и быстро что-то писал. Подняв глаза от бумаги, он удивлённо вскинул брови и медленно встал.
— Мари, что-то случилось? — От одного звука его голоса, от того, как он произносит её имя, в душе Марии разлилось тепло. Она улыбнулась:
— Вы скоро уедете, а мне так хотелось провести с вами эти последние часы перед разлукой.
— Я уезжаю ненадолго, — улыбнулся в ответ Александр, небрежно перевернув лист, на котором писал, чистой стороной. — Вы даже соскучиться не успеете, Мари.
— Я всегда скучаю без вас, вы помните? — От внимательного взгляда маневр цесаревича не укрылся, но принцесса не стала подавать виду, что заметила. Только остро схватило в груди от мысли, мелькнувшей молнией — в эти часы он хотел думать о другой.
— Я уезжаю на рассвете, не хотелось бы тревожить ваш сон. — Обойдя стол, Александр подошёл к жене и бережно взял её за руку, поднося к губам.
— Что ж, — Мария грустно улыбнулась. — Тогда нам стоит проститься, не так ли?
— Я буду писать вам так часто, как смогу, — пообещал Александр.
— А я буду ждать ваших писем.
Мария выскользнула за дверь и с трудом подавила желание прислониться к ней, пытаясь успокоить сердце. Она непременно должна получить это письмо, чего бы ей это не стоило! Подозвав скучавшую неподалёку Дашкову, принцесса непререкаемым тоном заявила:
— Останься здесь и жди. Его высочество обещал написать мне письмо и передать через одного из своих адъютантов. Я же хочу, чтобы ты привела его ко мне, чтобы сразу же передать мой ответ. Поняла меня? Если придётся разбудить — буди.
— А как же моё дежурство? — Дашкова была крайне удивлена и польщена — никогда ещё принцесса не делала её поверенной своих отношений с его высочеством. Обычно этой чести удостаивалась Натали, но, с приближением свадьбы, она всё реже бывала во дворце, и Дашкова всерьёз была намерена занять место главной фрейлины.
— Сейчас оно — здесь, — отрезала Мария и неспешно удалилась к себе.
Конечно же, затея была крайне рискованна: она лишь догадывалась о способе, который изберёт Александр, чтобы передать письмо. А что, если оно и вовсе не предназначалось женщине? А вдруг это государственные дела, в которые она влезает безо всякого на то дозволения? Эти мысли тревожили, заставляя сердце биться чаще, окутывая нервным волнением, от которого слегка подрагивали пальцы и вспыхнули на щеках яркие пятна. Сон не шёл совершенно, и Мария только и делала, что расхаживала по покоям, из будуара в гостиную, в кабинет и обратно. И когда, спустя час, вернулась Дашкова, Мария была на грани, искусав губы до крови.
— Ваше высочество, — несмело начала фрейлина, но принцесса тут же её перебила.
— Письмо у тебя?
— Да, конечно, но мне стоило немалых трудов уговорить Воронцова отдать его мне. — Дашкова протянула запечатанный конверт Марии. — Оно предназначалось Орлову, ваше высочество. Быть может, Александр Николаевич хотел сделать вам сюрприз?
— Орлову?.. — будто не слыша, пробормотала принцесса, разглядывая конверт. — Спасибо. Ты можешь идти.
Оказавшись в тишине свой одинокой спальни, Мария не дрогнувшей рукой сломала печать и присела на край кровати, вытаскивая два листа, сложенные вдвое и исписанные знакомым летящим почерком.
«Я ещё не успел покинуть дворец, а уже тоскую вдали от тебя, как пережить полтора месяца в разлуке? При мысли о том, что после мы опять скоро расстанемся, что ты уедешь от меня в Италию и невесть когда вернёшься, меня охватывает такое отчаяние, что словами не передать… Моя Наташа, я…»
Мария прочитала до конца и застыла, глядя невидящим взглядом в ровные строки. Казалось, что больнее быть не может, но нет, сейчас сердце сжалось, отказываясь биться, а в голове стало так пусто, словно все мысли разом кончились, оставив после себя только тупую, тянущую тоску. В эту ночь принцесса
