Анге, глядя на голубой диск на экране, вспомнила Огненную. Самый близкий к солнцу обитаемый мир. Жаркие пустыни, серовато-зеленые растения, едва выживающие в раскаленном пекле. Шахты, где добывали редкоземельные элементы – люди работали на Огненной вахтенным способом, слишком тяжело было жить в этом аду. Анге тоже отработала на Огненной полгода, добиваясь направления на строительство корабля.
Удивительно, что все планеты в итоге называли именами, придуманными кисами. Древние человеческие названия в честь забытых богов остались лишь в учебниках истории. Названия кис были описательными – Ласковая, Ледянистая, Огненная…
– Вадрик предположил, что Ласковая лишена разумной жизни, – продолжал Криди. – Он мечтал полететь к ней… Но больше всего ему понравилась Желанная.
– Желанная? – не поняла Анге.
– Человеческая планета, ваша родина.
– Я не знала, что вы ее так зовете.
– Мы не зовем. Вадрик считал, что она наиболее пригодна для колонизации. Потом он увидел на ней огни, разгорающиеся с приходом ночи, и понял, что это города. Он записал в своем дневнике: «Этот чудесный мир, второй от светила, богат теплом, водой и жизнью. И жизнь эта достигла высот, сравнимых с нашей цивилизацией».
– Я знаю эти строки, – сказала Анге.
– Ты не знаешь продолжения. «Это величайший вызов и опасность для нас, ибо нам придется сойтись в противоборстве с иным разумным видом, быть может, превосходящим нас во всем».
Анге молчала. Голубой диск смещался к краю экрана.
– Вадрик был прежде всего логиком, – продолжал Криди. – Он очень убедительно обосновал неизбежность нашего конфликта. Предложил бросить все силы на развитие космонавтики, чтобы как минимум первыми колонизировать Ласковую.
– А как максимум? – спросила Анге.
– Захватить и поработить вашу планету. Исключительно с той целью, чтобы этого не сделали вы.
– Но вы этого не сделали, – сказала Анге, помолчав.
– Нет. Было совещание прайдов. Большой диспут. Выступал Вадрик. А потом выступал Мард, мистик и поэт из другого прайда… Линге его потомок. Он переспорил Вадрика. Он убедил лидеров прайдов, что война не обязательна. Что мы должны надеяться на лучшее и приближать его всеми силами. Наладить с вами связь. Делиться открытиями. Вадрик принял волю прайдов, но до конца жизни не верил в правоту Марда. Считал, что контакт закончится трагедией для нас. Он создавал корабли, он заложил и основу ядерной физики. Не для того чтобы у нас был ядерный привод в кораблях, а надеясь создать оружие против вас. Вадрик умер, так и не поверив в наше общее будущее. Поэтому Вадрик трудная фигура в нашей истории.
– Трагическая, – сказала Анге.
– Да, – подтвердил Криди. – Он многое придумал и остался в истории великим изобретателем. Он смирился перед общей волей, а это еще труднее, чем придумать новое. Но он не совершил главного – не признал своей ошибки. Это заставляет нас печалиться о нем. И не все рассказывать людям.
– Может быть, вы не правы, – сказала Анге. – Может быть, он сделал большее, чем признал ошибку. Он показал вам, что даже гений может ошибиться и упорствовать в своих заблуждениях. Что иногда прав поэт, а не ученый.
Криди повернул голову и пристально посмотрел на Анге.
– Жаль, – сказал он. – Жаль, что наши тела разные, Анге. Ведь наши души одинаковые.
* * *Третьей-вовне было холодно.
Небо над ней было черным, но не ночной темнотой обитаемых планет, а, скорее, бездонной тьмой лишенных атмосферы планетоидов. Звезды над головой казались одновременно ярче и меньше, чем ожидаешь увидеть с поверхности планеты, такими они выглядят с безатмосферных планетоидов.
Но воздух вокруг был. Разреженный, холодный воздух с горьким привкусом химии и сладковатым запахом гниющей органики.
Она стояла на каменном плато. Слабый ветер пробивался сквозь простое белое платье. Босые ноги чувствовали холод и острые камешки. Губы пересыхали – воздух был не только разреженным, но и сухим.
А вокруг, до самого горизонта, вставали из скал причудливые сооружения – изогнутые башни, закрученные в спирали рваные плоскости, утопленные в почве купола. Разноцветные световые проблески проплывали в небе, иногда беззвучные белые молнии били вверх с вершин башен, растворяясь в бесконечной темноте.
И еще был звук. Ритмичный, неспешный, доносящийся из-под земли, словно где-то стучал огромный барабан или билось исполинское сердце…
Третьей-вовне стало страшно.
– Мать! – закричала она. – Мать!
Голос против ожиданий прозвучал громко. Разнесся среди мертвых строений и растворился в темноте.
– кто ты дитя
– Я – Ракс, Третья-вовне!
– нет третьей вовне
– Мать!
– это бессмыслица кто ты дитя
Ксения снова закричала, закрывая лицо руками.
– ракс всегда ракс ты помнишь наш долг
Она почувствовала, как невидимые руки обхватывают ее, сжимают, трясут. Что-то коснулось лица…
– Не хочу, не хочу, не хочу! – закричала Ксения.
– Ксения, милая, успокойся, проснись…
Она открыла глаза.
Матиас, полуприсевший на кровати, обнимал ее, баюкая в руках. Целовал в глаза, в губы, в щеки. Безостановочно шептал:
– Ксения, я с тобой, я рядом, все хорошо, успокойся, успокойся…
– Матиас… – выдохнула она. Ее трясло, ноги и руки были холодны как лед. – Матиас, это ужасно… Матиас, я была… я была в другом месте… как я там оказалась… и снова здесь…
– Глупышка… – Он прижал ее к груди. – Это был сон!
– Что?
Тысячи вещей закружились в голове.
Сон.
Особое физиологическое состояние.
Отдых и восстановление организма.
Переработка информации.
Толкование сновидений.
Управление сновидениями.
– Сон… – прошептала Ксения. – Он был… таким реальным.
– Сны бывают неотличимы от реальности.
– У меня их раньше не было, – пожаловалась Ксения.
Матиас хмыкнул. Протер глаза.
– Ну… значит, ты очеловечиваешься. Что-то страшное снилось?
Ксения молчала, прижимаясь к старпому. Тот вздохнул и обнял ее крепче.
* * *В историях, которые доводилось слышать Яну, предгорья всегда описывались как места дикие, мрачные и безлюдные.
Может быть, так и впрямь было раньше, а может быть, такими предгорья становились в разгар летнего зноя или зимней стужи. Но сейчас была осень, и степь вокруг казалась преддверием рая. Отошедшие от летней жары растения снова набрали цвет, и степь превратилась в палитру юного художника, сияя сочной зеленью и густым фиолетом трав, белыми и желтыми венчиками последних цветов, оранжево-красными кустиками хмариса. Несколько раз на пути к горам им попадались маленькие комбайны заготовителей – природные травы всегда стоили дороже, чем выращенные. Встречались и маленькие, в два-три дома, поселения, окруженные ухоженными полями. Ян отметил, что домики выглядели недавними, толком не обжитыми, да и поля казались обустроенными неумело и второпях – росли на них в основном быстрорастущий клевер и овес, да и тот был посажен уже в летнюю жару и не успел толком вырасти.
Не он один, значит, решил уйти подальше от городов.
В кузове трясло, из-за шума мотора говорить было невозможно, только перекликаться. Они в основном молчали, глядя, как приближаются горы и все реже и реже попадаются признаки человеческого жилья. Рыжий парнишка вначале сидел в сторонке от девочки, потом они как-то незаметно придвинулись друг к другу, потом девочка положила голову ему на плечо и задремала. Ян улыбнулся и подумал, что молодежи надо дать имена. Это привилегия старшей женщины материнской семьи, но Адиан то ли забыла об этом, то ли не торопится, присматривается. Пока у детей нет имен – их можно изгнать из семьи. Получив имя, они получат и все права.
– Рыж, укрой Лан, – вдруг сказала Адиан, будто услышав его мысли, и протянула парню плед. Тот вздрогнул, посмотрел на Адиан, кивнул.
«Лан» на древнем наречии значило «молчаливая». Это было хорошее имя для девушки.
Они ехали часов пять, дважды останавливались – размять ноги и разойтись по разные стороны грузовика. Водителю явно не хотелось
