– А я кто, Храбрый Лев? – поинтересовался Эдди.
– Ты крылатая обезьяна. Хотя, нет, чего я… Ты форменный дуболом, генерал Лан Пирот, перекинувшийся в учителя танцев. Рожу за два дня не обосрешь, плечи в косую сажень, а всего толку – песенки бряцать и баб хендожить. Особенно чужих и в отсутствие мужиков.
– Вы два сраных клоуна и мудозвона, взрывающих мне мозг сразу после того, как я вернулся из Ада, натюрлих. – Пес ухмыльнулся. – Но без вас было скучно.
– Нам тоже. Поехали на завод смотреть.
Про Ерша Хаунд вспомнил одновременно с грохнувшим одним стволом ТОЗом.
– Чо за еб твою мать! – Эдди рухнул на землю.
– Ерш!
– Хаунд, я в плен больше не пойду! Тебе надо, так сдавайся!
– Какой, на хер, плен?!
– Да они ж на танке тут прохерачили, какой! Ты чо, слышь, лапки кверху и все?
– Это моя машина! Мои люди!
– Откуда у тебя танк, блядь?!
– Оттуда! Я Хаунд, Ерш, у меня все наперед просчитано, Кот – случайность. И это ни хрена не танк, а вездеходный артиллерийский специальный автомобильный тягач.
– Ты его догнал? Кота?
– Да. Сдох.
– Ладно, слышишь, подходи.
Кулибин, вытирая лоб, косился на рукав своего бушлата, торчавший наружу ватой.
– Хаунд, а кто этот чудесный юноша, блядь, а? Эй, истеричка, я тебе пинков надаю щас, и не надо смотреть на протезы вместо ног, больнее будет. Ты меня чуть руки не лишил, обморок!
Ерш выглянул из глубины остатков тента фуры, стоящей перед ангаром. Внимательно осмотрел всех троих, уважительно и долго изучая «Ураган», и виновато пожал плечами.
– Это Кулибин, – Хаунд показал на механика, – у него нет ног, он гений и если ты его доведешь, он тебе протез в задницу запихает. А еще не садись с ним бухать. Это Эдди, он добрый.
– И? – Эдди обиженно посмотрел на Хаунда.
– И все. А это Ерш, контрабандист, причем водный, йа, пират в душе и романтик. Он хочет себе чертов баркас и на нем спуститься до Астрахани.
– Что водил? – вдруг очень строго спросил Кулибин. – На чем ходил?
– Да на всем, что по реке шатается. От казанок и до буксира, в Мелекесе подрабатывал как-то. С парусом тоже умею. А чего?
Кулибин и Эдди переглянулись.
– Пока ничего, посмотрим.
Хаунд, пока тоже ничего не поняв, пожал плечами и двинул к ангару.
– Эй, ваша милость, вы куда? – остановил его Кулибин.
– Искать свой завод, натюрлих.
Тот покачал головой, всем видом показывая, насколько кое-кто тут порой туповат. И похлопал рукой по стенке одного из морских контейнеров, жавшихся к ангару.
– Вот он дурило. Вот отметки, они же были в сопроводилках. Вот номер контейнера, это важнее. Щас достанем инструмент, срежем замки и проверим. Ну пойми ты, нехристь, это Россия. Тут даже в войну раздолбаи забивали на инструкции, а уж в мирное-то время… Завод, херзавод, экспериментальное оборудование, бла-бла-бла, привезли поздно или в пятницу, грузчики уже в дрова, день граненого стакана же. Тут и оставили. А утром чик-чирик, хуяк, ку-ку, хера дембель старику, шарик полыхает со всех сторон, всем насрать, а потом все умерли. Понимаешь?
Хаунд сплюнул. Злость внутри клокотала, выкипая через край.
– Не злись. – Эдди похлопал по плечу. – Ты молодец, Пес. Ты смог это сделать, никто бы не справился. На болту ведь прокрутил, получается, думать заставил о другом, делая нужное тебе. Осталось главное – уделать всех и баста.
– Вы, слышь, вообще о чем? – спросил ни хрена не понимающий Ерш. – А?
– Потом, йа, – буркнул Хаунд. – Кулибин?
– Чего?
– «Ураган» целый. Полностью. Я такого не ожидал.
– Сам не ожидал. Мальчишка постарался, выжал все возможное. Интересно только, живой или нет?
– Не проверял?
– Так… – Кулибин мотнул головой. – Радиомолчание же. Я вот, в рот их чих-пых, вовсю подозреваю фейсов в прослушке эфира сразу, как станции заработали на всю катушку. Контора и есть Контора, следи и защищай, епта. Но, думаю, теперь можно. А чего делать будем потом, если живой?
Хаунд скрипнул зубами, едва подавив полыхнувшее внутри пламя. Даже не злости, нет. Самой настоящей ненависти.
– Проверяй.
Эдди уже тащил старую армейскую Р-159 с длиннющим хлыстом антенны.
– Я ему сказал, что если что пойдет не так – стараться доехать километров на двадцать пять до Отрадного, встать, развернуть свою и ждать.
– Координат у него нет, йа?
– Нет. – Кулибин хмыкнул. – Я ж не дурнее паровоза, сам понимаешь. Сейчас попробуем.
Хаунд оставил его колдовать с прибором и, попыхивая сигарой, залез в кабину, ища очень сейчас необходимое. Интуиция не подвела, пойло обнаружилось за сиденьем, в плетеной части чехла.
Ерш не отказался, хлебнув и затихнув. Парня немного лихорадило, что совершенно не удивляло с такими дырками.
– Ты, слышь, недоволен.
– Йа… – Хаунд приложился надолго. – Потерял многое. А это… это еще неизвестно, что даст, натюрлих.
– А что там?
– Завод по переработке нефти в топливо.
Ерш икнул, взял бутыль и глотнул еще раз. Больше.
– Не гонишь?
– Найн, нет, то есть. Экспериментальная установка. Теперь наша.
– А чего злишься?
Хаунд не ответил. Пока и самому было непонятно. Злился и все тут, йа.
– Слышишь меня? – Кулибин оторвался от наушника, отпустив тангетку с микрофоном. – Живой.
Хаунд кивнул. Живой, так живой, какая теперь разница?
– Пусть катит сюда утром и смотрит, чтобы хвоста не случилось. Пока займемся контейнером. Эдди, возьми пулемет и заберись на стену, вон там. Если увидишь, натюрлих, огромную хреновину с крыльями, ори и беги сюда. Ее только с граника брать… Да, это не ты до белки допился, шайссе, это она тут водится. Стервь какая-то, кожаная, тухлятиной воняет.
Дорога ярости 14
Ночь Зуб провел в поле. Самом настоящем, заставленном скирдами соломы. Парни с Плеча, переговорив с появившимися как из-под земли хозяевами, попросили не разводить костров. Дожди дождями, а остатки неубранной соломы приберут. Особенно если не спалит незваный гостюшка с города. Городских тут почему-то не особо жаловали.
Ехать ночью? Самоубийство. Свет привлечет кого угодно, звук мотора тоже. А не включая фар, не проехать.
Только ему не спалось. Зуб смотрел через свою амбразуру вверх, благо небо открылось полностью. Сейчас такое все чаще, когда звезды не прячутся, освобожденные от мрака двадцатилетнего заточения. Ему они нравились. Загадки в них Зуб не видел, просто любовался мерцанием, таким заметным на черном бесконечном шатре в выси.
Успокаивало.
В голове тихо играла мелодия. Эдди, когда ему надоедали бесконечные вариации про страх темноты, две минуты до полночи и, до кучи, ангельскую пыль, штиль, закат и остальное из обожаемых песен «Железной девы» с «Арией», удивлял. Наигрывал небыстрые проигрыши и мурлыкал Джонни Кэша. Эти Зубу нравились больше. Спокойные, без надрыва, похожие друг на друга и разные. Он слушал и запоминал. Голова же штука такая, может что угодно записать, если правильно пользоваться, вот он и пользовался.
– И в земле меня не удержать…
В землю ему не хотелось. Совершенно. Жизнь, пусть сейчас она и
