Кристине хоть и жаль подругу, но мысли о собственной родительнице затмевают любое сочувствие.
– Кто-то идет, – слишком громко, чтобы не привлечь внимание, заявляет сидящий рядом выше пятиклассник Жорик Максимов. Все тут же оборачиваются, чтобы посмотреть на мальчишку, но у того нет ответов на невысказанные вопросы – только способность различать приближение постороннего.
Дверь в актовый зал распахивается, и внутрь действительно заходит незнакомец. За ним уверенной походкой следует Эвелина, которую дети пускай слегка побаиваются, но к которой уже успели привыкнуть.
– Так, это еще кто? – гремит директор, не скрывая раздражения.
Вопрос задан, конечно же, не гостям, а верной ассистентке, которая, по представлению Леонида, должна всегда быть в курсе всего.
Но ему отвечает не Вера, а сам незнакомец:
– Вы просили меня приехать, и вот я здесь.
Он тощий, лысоватый, ростом едва достает до некоторых девятиклассников, но что-то в его голосе вызывает у Кристины дрожь. Она тайком тянется ко внутреннему карману пиджака, который сама вшила туда, чтобы всегда носить с собой круголет и не беспокоиться о том, что его может кто-то стащить. Как и многих детей в этом зале, от обычных людей ее отличает прежде всего отменная интуиция.
– Кто вы такой? – не понимает директор, телом почему-то вновь развернувшись к ассистентке и ожидая объяснений.
Вера краснеет.
– О, это один из наших кандидатов на место учителя обществознания.
В прошлом семестре в этой роли пришлось выступать оборотню Андрею Никифорову, и тот по понятным причинам помимо всего прочего иногда не являлся на занятия.
Леонид Павлович оборачивается к гостю и прищуривается, будто пытаясь разглядеть у него под кожей вторую личину.
– Пожалуйста, Кирилл Дмитриевич, пройдемте ко мне в кабинет. – Вера быстрыми мелкими шагами спускается со сцены, всю дорогу одергивая непривычно короткую юбку.
Но если с Кириллом Вера бы еще смогла договориться, то Эвелине заткнуть рот вряд ли получится. В тот момент, когда Вера уже хватается за предплечье Кирилла, бывшая узница Божедомки выступает вперед с хитрой ухмылкой.
– Значит, это ты ему звонила, не Палыч? – интересуется она, кивая в сторону директора.
Вряд ли бы кто-то другой на ее месте смог бы так фривольно отозваться об этом нервном человеке. У Леонида Павловича начинает заметно подрагивать челюсть.
– Какая разница? – вскидывается Вера и продолжает тянуть Кирилла к выходу, но тот, несмотря на размеры, кажется, все-таки обладает немалой силой, раз умудряется оставаться на месте. – Я сейчас вызову охрану, – продолжает она, не дожидаясь ответа, и достает из кармана простенький смартфон. – Горыныч, да? Можно вас попросить в актовый зал на секундочку?
Эвелина терпеливо ждет, пока Вера закончит разговор, а затем говорит:
– Что, испугалась, да?
– О чем вы?
– Где он? – вместо ответа вновь спрашивает Эвелина. – Уже успела запереть его где-нибудь в подвале?
– Понятия не имею, о ком ты. – На глазах у всей школы Вера из милой, приветливой девушки превращается в загнанную в угол антилопу, готовую до последнего отбиваться от острых зубов гепарда. – А теперь прошу нас извинить.
В очередной раз она пытается утянуть Кирилла к выходу, но мужчина по-прежнему стоит истуканом.
– Да что ж это такое? – бормочет Вера и не сразу видит то, что видят все остальные.
Голова того, кто еще секунду назад выглядел совершенно обычным мужчиной, вытягивается и синеет; тело стремительно теряет краски, становясь по цвету и структуре похожим на шапочку морской медузы.
Вера резко выдыхает, но поздно: теперь уже не она хватается за летавицу, а летавица крепко держит ее своими полупрозрачными руками. В следующую секунду уже и рук никаких нет – только белое толстое змеиное тело, кольцом обвивающее секретаршу за туловище.
– Скажи привет своей хозяйке, – широко улыбается Эвелина. – Любопытно, что из всех людей и нелюдей больше всего ты хочешь видеть именно его. Я предполагала, что это вряд ли будет кто-то из тех, кто тебе дорог. Скорее тот, кого ты больше всего на свете жаждешь удушить голыми руками. Ну так я права?
С ревом Вера дергается вперед, но белая змея не дает ей сделать ни шагу. Никто в зале, за исключением директора, не смеет пошевелиться. Только Кристина Ягушева стремительно крутит стрелки лежащего у нее на коленях круголета. Девочка настолько сосредоточена на механизме, что едва успевает следить за разворачивающейся совсем рядом сценой.
Когда она впервые за всю свою жизнь видит блекло высветившееся число два, то внутри нее все замирает.
– Папа… – невольно срывается у Кристины с губ, и Рита обеспокоенно хватает подругу за плечо.
– Все нормально?
– Не знаю. – Кристина рассеянно смотрит на Риту, чувствуя, что голова вот-вот взорвется. – Просто я еще никогда не видела двойки. Никогда.
Ее отец, двуликий Янус, является воплощением двойственности человеческой натуры. И хотя в людях тоже часто встречаются противоположные качества, как на картинах, часто это все же пейзаж начинающего художника, нежели реальный лес. Только Янус по-настоящему может проживать две жизни одновременно и быть собой и в то же время кем-то другим. Ее отец здесь – теперь Кристина в этом точно уверена.
Она пристально разглядывает присутствующих в зале взрослых: учителей, школьную повариху и медсестру. Сцепившаяся в медленном «танце» с летавицей Вера Андреевна сейчас больше похожа на обезумевшего зверя, чем на человека, но вряд ли это она.
Скорее… Словно в тумане, Кристина останавливает взгляд на единственном нелюде в этом зале, о чьем истинном обличье она никогда не задумывалась. Он больше других походил на обычного человека, даже больше Веры Андреевны, и возможно, если бы Кристина была более внимательна, то заметила бы это раньше.
Их взгляды внезапно пересекаются. Девочка шумно сглатывает, когда тот, на кого она смотрит, едва заметно улыбается ей и быстро подмигивает. Никто, кроме Кристины, этого, конечно же, не замечает, потому что все думают, что настоящая сцена разворачивается совсем в другом месте. Никто не видит, как он покидает актовый зал через боковую дверь.
Тогда до Кристины наконец доносятся обрывки ссоры двух женщин:
– …ты слишком слаба, девочка, – обращается к Вере Эвелина, хотя из них двоих на ребенка больше похожа именно Эвелина. – Почему? Кто прячется в этом человеческом теле, раз срок его годности, по всей видимости, подходит к концу?
Вера, вся растрепанная, с размазавшейся по лицу косметикой, больше не пытается сопротивляться. Она обмякла в бесформенных объятиях летавицы, крепко держащей ее со спины. Тяжело дыша, она крупно дрожит, будто кем-то одержимая.
Эвелина без страха приближается к
