Женщина насмешливо цокнула языком.
— Это единственная емкость, которая будет в твоем распоряжении. Таза для стирки собственных штанов не будет, не жди. Так что будь послушным мальчиком.
— Я же сказал, чтобы ты убрала от меня эту парашу!
— Тюремный жаргон на меня не подействует. Его я знаю гораздо лучше тебя и могу поучить. Скажешь, если тебе понадобится туалетная бумага. В этом случае, прежде чем приступать, налей воды из бутылки в ведро.
Женщина в третий раз поставила ведро и вышла.
— Сволочь, — сквозь зубы процедил парень. Но терпеть он больше не мог. Едва рассвело, а он уже мучался, машинально оглядываясь на дверь в надежде, что кто-то отведет его в туалет. Позвать кого-нибудь он не решался. Причиной тому — гордость, как правильно рассудила Ширяева, и часть его игры. Но, похоже, игры закончились.
Оглядываясь на дверь, Максим встал на колени, долго возился с брюками и, стараясь не шуметь, взялся за ведро. Как назло оно отозвалось дребезжащим звуком, ударившись краем об пол. Парень сморщился и, проклиная все на свете, торопясь справил нужду. Так же поспешно застегнул "молнию" на брюках и чертыхнулся, когда между замками попала майка; он долго возился, высвобождая ткань.
Его руки подрагивали, организму стало полегче, да и душа немного успокоилась. Когда женщина заберет ведро, он попросит ее побыстрее вернуться, чтобы поговорить на чистоту, узнать о ее планах, а взамен просветить ее в тех вопросах, которые наверняка неведомы ей. В конце концов они могут помочь друг другу.
— Я слушаю тебя, — Валентина появилась не так скоро, как ожидал парень. Он слышал, как за окнами гремит цепь, уловил слабый звук плещущей в дно ведра воды. Он привстал, насколько позволяли наручники, оглядывая открывшуюся перед ним часть огорода, колодец, саму хозяйку, которая, сполоснув ведро, повесила его на забор и закрывала калитку, возвращаясь в дом.
Парень несколько раз кивнул головой — да, да, сейчас, — непосредственная близость разговора еще больше взволновала его. Едва справляясь с волнением, забывая о том, что еще недавно он готов был выдвинуть обвинения этой женщине, он заговорил. И не мог отделаться от неприятного чувства. Слово "обвинение", пришедшее ему на ум, подкатило к горлу слабую волну адреналина, от чего дыхание стало чуть учащенным, воздух проникал только в верхнюю часть груди, и парню казалось, что он дышит только бронхами. Еще чуть-чуть, и он узнает, где видел эту женщину. Но собственный голос так и так отвлекал его от навязчивых мыслей.
— Давайте разберемся, — предложил он, предпочитая подолгу не смотреть на собеседницу. — Что я мог сделать такое, чтобы… — Максим потряс закованной рукой.
Звук наручников пробудил в нем желание заговорить о своей молодости, что все его опрометчивые поступки можно оправдать возрастом… Вместо этого он сказал:
— Мне кажется, я вас знаю. Давно знаю.
Валентина медленно кивнула головой.
— Да, мы встречались в зале суда.
Дышать Максиму внезапно стало легче, он хватанул сразу столько воздуха, что едва не задохнулся от его избытка.
Судья…
Народная судья…
Точно, это она.
Он почувствовал, как зашевелились на голове волосы. Он отказывался верить своим глазам, слуху, который различил знакомые интонации властного голоса. Одно только слово навело на него столько ужаса, что справиться с ним было почти невозможно. Оно несло в себе неотвратимое зло, возмездие и прочее.
— Я вижу, память возвращается к тебе быстро. Если ты не забыл, меня зовут Валентина Петровна. Вот так и называй меня. — Видя, что парень не реагирует, она продолжила: — У тебя есть еще вопросы?
Вопросов у него было множество, но он не в силах был произнести ни слова. Он молча проводил судью взглядом.
В голове был полнейший бардак, судейские термины перемешались между собой и просились наружу: рассмотрение дела, оставить без изменения, приговор привести в исполнение прямо в зале суда.
— Эй! — рискуя оторвать руку, Максим дернулся к двери. — Эй! Так же нельзя! Вы в своем уме?
Валентина появилась в комнате с миской моркови. Поставив ее на стол, вернулась на кухню и прихватила с собой пустую чашку и терку. Устроившись за столом, она стала медленно натирать морковь, пояснив пленнику:
— Это наш с тобой завтрак. Ты любишь тертую морковь с сахаром?
Не отвечая на вопрос, Максим покачал головой.
— Вы сумасшедшая…
— Не более чем ты. Или твой отец. Кстати, у тебя красивое имя: Максим. Мне нравится. Моего сына звали Ильей. — Валентина дотерла одну морковь и принялась за другую.
Ни с того ни с сего парню припомнился пикник на даче — с шашлыками, зеленью, грузинским вином. На дворе стояла осень, было довольно прохладно, солнце светило ласково, тепло, не так, как весной. В это день Максиму исполнилось одиннадцать лет, и он узнал, что вначале его хотели назвать Ярославом, — предложение матери, которая так и не смогла настоять на своем; отец был и остается непререкаемым авторитетом в семье. Впрочем, тогда они были молодые, не могли, конечно, предположить, как распорядится судьба, в какую сторону повернет время.
По большому счету, признанием это не стало, просто раньше не затрагивалась такая тема, однако одиннадцатилетний паренек долго примерял на себя какое-то доблестное, на его взгляд, имя. Он — Ярослав. Пожалуй, с таким именем он стал бы совсем другим человеком, даже внешне, хотя такое невозможно.
Полушутливый, казалось бы, разговор, но он испортил Максиму настроение. Не мог себе объяснить, отчего хмурится, надолго задумавшись, с запозданием или невпопад отвечает на вопросы родителей.
Судья предложила ему называть ее по имени-отчеству, он тут же отверг ее предложение, чуть позже по-бульварному окликнув ее. Однако волей-неволей им придется общаться. "Вы сумасшедшая" — это были последние слова, сказанные им судье. Сейчас он, покачивая головой, не зная, как ему себя вести, как обращаться, прямолинейно сказал:
— Я не могу называть вас по имени-отчеству.
— Почему? — спросила Ширяева, на время прекращая свое занятие.
Он пожал плечами:
— Не знаю. — И понял еще одну вещь: ему просто необходимо говорить, молчание может усугубить его положение: он унижен и не в силах произнести ни слова. Он хотел отобрать у этой властолюбивой женщины хоть часть инициативы, а с другой стороны — побыстрее выяснятся ее намерения.
— Хорошо, зови меня только по имени. Или никак не называй. Да, пожалуй, это оптимальный вариант. — Она захрустела морковью и
