Они забрались уже в самый центр города, здания здесь совершенно обветшали, у ближайшего из них когда-то лопнула каменная стена, и хлынувший из оссуария поток костей завалил улицу.
Пришлось искать обходной путь, пройти один из домов насквозь, выискивая дорогу в нагромождении каменных ящиков — саркофагов. Лавиани не удержалась от любопытства, заглянула в тот, что раскололся, когда деревянные подпорки, державшие его, треснули под весом. Блеснуло золото.
— Мы зашли далеко, — сказала она Шерон. — Сюда-то точно никакие зеваки не забредали.
— Забредали, — возразила ей указывающая. — Гробницы старые, но за стеной мертвый, отправившийся на ту сторону не позже чем пару лет назад.
Лавиани покосилась на спутницу, хотела сказать, что, пожалуй, это тяжелый дар, знать, где какой покойник лежит и отчего он умер. Но не стала озвучивать очевидные вещи. Видела, как часто хмурится ее спутница, как ежится, словно от холодного ветра, как смотрит куда-то вдаль, не замечая ничего вокруг. Это тревожило сойку, но она понимала, что не сможет ничего изменить.
«Волнуешься точно старая наседка, рыба полосатая», — подумала она.
Склепы перед ними расступились, и они вышли на круглую площадь, большинство пространства которой занимала одна из тех башен, похожих на осиные гнезда, что возвышались над даиратом и были видны со стороны оазиса.
Вокруг нее раздавался бесконечный, несмолкаемый треск и перестук тысяч ветряных «косточек», как про себя назвала их сойка. Точно скелеты хлопали в ладоши, приветствуя живых.
— Оставайтесь. Оставайтесь. Оставайтесь.
Огонек-череп, все это время спокойно висящий над плечом девушки, стал излучать яркий свет.
— Ага! — сказала Лавиани, улыбнувшись, пускай место и не очень располагало к веселью. — Кажется, пришли.
Вход внутрь оказался запечатан. Массивный засов из сандалового дерева, блокирующий створки, был залит красным сургучом и перетянут толстой веревкой. Оттиск едва просматривался на этой печати, и Шерон задумчиво коснулась ее.
— Отойди-ка, — посоветовала ей Лавиани, осматривая петли. Она взяла у девушки топор и с размаху саданула обухом в створку.
Та треснула, а затем, увлекая за собой вторую, а также засов с печатью, с грохотом рухнула внутрь, подняв невероятное количество пыли. В лица им ударил тяжелый запах старых костей, ароматических масел и затхлости.
Пришлось отступить, ждать на противоположной стороне площади, пока пыль уляжется, но все равно заходили они с осторожностью, повязав на лица платки.
Оказавшись внутри, Шерон запрокинула голову. Потолка не было, башня оказалась полой, и стены под углом уходили вверх, к самой вершине. Они имели странную спиралевидную структуру, ромбические вдавливания и действительно чем-то напоминали соты, что нависали над людьми. В каждой «соте» находились сотни усыпальниц.
— Шестеро! — У нее закружилась голова, и указывающая вцепилась в предплечье Лавиани, чтобы не упасть.
— Что?!
— Они оглушают меня!
— Кто?! — Лавиани стала озираться, выискивая опасность.
— Мертвые. Ты просто не слышишь… Сейчас. Сейчас все пройдет.
— Может, выйдем обратно на улицу?
— Нет.
Шерон разжала пальцы, выпрямилась, прошептав:
— Их так много… Так много…
Череп над ее плечом сиял, точно яркая алая лампа, множа тени, высвечивая изрисованные золотистой краской стенки саркофагов. Стоило указывающей пошевелиться, и ибисы, павианы и туаре начинали двигаться по усыпальнице, следуя за тенями.
Шерон резко дунула на череп, и он растаял, осыпался искрами, погасшими на полу. Но одна из них точно стрела вылетела вверх, угодив в надгробие, находящееся на втором ярусе.
— Сюда, — позвала девушка Лавиани и подошла к стене. — Вон та сота. Мне надо залезть и…
— Даже не думай. Ты только что собиралась грохнуться в обморок, если сверзишься оттуда, мне придется выбрасывать из какого-нибудь ящика покойника, чтобы освободить место для твоего тела, и Фламинго…
— Да-да, я уже слышала. «Будет гоняться» за тобой «со своей железкой». Хорошо, тогда ты. Только осторожнее, пожалуйста.
Лавиани фыркнула, отстегнула колчан, бросила нож, подтянула ремень на сумке так, чтобы легший в нее топорик не бил по ногам, и сильным прыжком подскочила в воздух, вцепившись пальцами в выступ, подтянулась, закидывая ногу в нишу. Карабкаясь по стене точно геккон, быстро и ловко — наконец оказалась возле нужного саркофага, протиснулась между ним и стеной «соты». Ей предстояло сместить крышку, а для этого требовался упор.
— Отойди! — крикнула она Шерон.
Сунула топор в прорезь, напрягла мышцы, ругнулась, поняв, что так ничего не выйдет. Использовала способность, сжигая одну из четырех своих бабочек. Ладонями столкнула крышку, едва не перестаравшись и не скинув ее вниз. Удержала двумя пальцами в последний момент, потянула назад, словно та ничего не весила.
Выдохнула и, перегнувшись над усыпальницей, уточнила у Шерон, громко крикнув:
— Тебе черепушку?!
— Черепушку! Черепушку! Черепушку! — загуляло эхо, скача по стенам словно мячик.
— Осторожнее, пожалуйста! — донеслось до нее.
— Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста! — ответило эхо, точно насмехаясь.
— Осторожнее, — проворчала Лавиани. — Рыба полосатая. Да куда уж осторожнее-то? Ты думаешь, покойница обидится, что ли?
Она довольно быстро оказалась внизу и протянула Шерон добытое.
— Все?
— Я возьму что нужно, остальное надо вернуть обратно.
Лавиани хотела возмутиться, что она не обезьяна, чтобы лазать туда-сюда, но лишь покорно кивнула, наблюдая, как указывающая намечает грифелем на черепе место распила.
— Нет, так будет долго. Давай я сделаю моим ножом. Он режет кость, уж мне поверь.
— Лобную и затылочную.
Сойка сделала, как просили, отдав «трофеи» девушке. Та завернула их в ткань, осторожно убрала в свою сумку. Было видно, что ей неприятно все, что приходится совершить, и она нарушает все мыслимые моральные нормы, которые до последнего момента считала нерушимыми.
Глава двадцатая
Даират
Ветер! Ветер! Слушайте ветер! Он шепчет барханам, предупреждает о неотвратимом, что грядет, опережая восход. Он кричит нам голосами мертвых родственников, друзей и врагов. Мертвых и снова живых. В его вое лишь ужас. Они идут! Идут! Идут! Облаченные в пурпур, раскрашивая жаркую ночь белым пламенем, ведя за собой наших братьев, сестер, отцов, матерей, мужей, жен и детей. Все они теперь не слышат нас, а знают лишь песнь тзамас. Их силу, их
