— Я верю в Шестерых. Верю, что Вэйрэн не наш путь. Не путь герцогства. Сейчас я уеду, и это все, что смогу тебе обещать. Если появится повод, мы постараемся исполнить задуманное. И это тоже могу тебе обещать. Будь осторожен, рядом с герцогом куда опаснее, чем ты считаешь. Я позабочусь о твоих детях, если для тебя все выйдет плохо.
— И я о твоих.
Они кивнули друг другу, тем самым скрепляя сделку, и да Мере отправился к всадникам, слыша, как в ночи продолжают лаять дворовые псы.
Глава пятнадцатая
Слово указывающей
Он счел, что все трое рыцарей нанесли оскорбление его богине, и вышел против них лишь с кинжалами, ничего не прося у нее, но веря, что она защитит своего верного последователя. Когда мечи поднялись и опустились на него, толпа ахнула. А потом она ахнула еще раз, куда громче, когда Мири показала свою любовь к нему. Он ушел с песка один, называющий себя ее скромной служанкой, а трое рыцарей остались лежать на арене.
Забытые легенды Мута— Проклятая глупая баба!
Шарэт, командир дневной смены стражи Верблюжьего рынка, очень хотел еще раз хлопнуть дверью, так хлопнуть, чтобы задрожало небо, а любопытствующие на улице выворачивали шеи, но момент был упущен, он слишком далеко ушел от дома, а его жена, будь он там, и слова бы не дала ему сказать. Снова бы начала орать, что он прется незнамо куда, небось опять по своим продажным девкам.
Доля правды в этом была, как-то раз она застала его с одной смешливой ириастийкой и едва не прикончила, хоть и была не самым крупным существом в Эльвате. Потом пришлось разбиться в лепешку, чтобы она простила его и «забыла» это очень досадное недоразумение.
Но сейчас у нее не было никаких поводов для ревности и Шарэт не знал, что втемяшилось в голову женщине, сорвавшейся на него точно ирифи, стоило ей только узнать, что он уходит из дома на ночь глядя. И даже слова, что он идет ради их семейного благополучия, не помогли.
В ушах все еще звенели вопли жены, в душе продолжало кипеть возмущение и очень хотелось пнуть какую-нибудь собаку, чтобы хоть как-то выпустить пар, но собак поблизости не наблюдалось, и Шарэт бурчал под нос проклятия.
Он шел открыто, полутемными, плохо освещенными переулками Верблюжьих кварталов, с кошельком на поясе, не боясь, что кто-то решит поживиться за его счет. Здесь все, даже самые мелкие из мошенников, знали командира стражи, и никто не хотел портить ему вечер, а себе устраивать неразрешимые проблемы.
Двое мужчин темными силуэтами сидели возле пересохшего колодца и, завидев одинокого прохожего, поднялись, неспешно направившись к нему.
— Командир, — сказал один из них, невысокий Нэрзи, помощник Шарэта. — Все готово.
Харчевня встретила их тусклым светом масляных ламп, запахом пшеничных лепешек, вареного куриного мяса и финикового варенья. За столами народу почти что и не было, несмотря на поздний вечер. А те, кто присутствовал, новоприбывших не заметили бы, пусть хоть те стали бы танцевать по их тарелкам. Люди свои и понимали, что некоторые вещи не происходят, даже если случаются у них прямо перед глазами.
Хозяин, крепкий малый, из бывших солдат Шарэта, вытирая полотенцем крепкие, испачканные мукой предплечья, дружелюбно кивнул и раздвинул бамбуковые занавеси-соломку, предлагая пройти.
Лестница вниз, поворот, дверь, комната, в которой, на взгляд Шарэта, слишком душно. Он ненавидел ее, старался приходить сюда как можно реже, только если его подчиненные не могли справиться.
Там уже ждали. Еще трое его людей и один бритоголовый, сурового вида мужик, сидевший на табурете и смотревший на всех с плохо скрываемой злостью.
— Ашраф, — сказал Шарэт и протянул руку, хотя, по уму, он бы лучше врезал по этой роже хорошенько.
Тот приподнялся, ответил на рукопожатие двумя руками, но было видно, что он тоже не в восторге от этих церемоний, сел обратно.
Нэрзи подвинул второй табурет для своего начальника, встал за его спиной.
— Ну? — вздохнул Шарэт. — Что произошло такого срочного, что вы вытащили меня из дома, лишив благорасположения жены как минимум на неделю?
— Торговцы пряностями отказываются платить прежнюю сумму, начальник. — Нэрзи показал на стол, где двумя небольшими столбиками высились золотые марки. — Мы не можем прийти к соглашению.
Шарэт без всякого интереса посмотрел на деньги.
— Ашраф, у меня был трудный день, и я не в настроении, чтобы вот это все разгребать. Если вдруг ты решил, что мы торгуемся и ты втюхиваешь мне паприку по завышенной цене, то вынужден тебя огорчить, я не склонен к торговле.
Представитель гильдии открыл было рот, но Шарэт резким движением руки попросил его замолчать.
— Раз в месяц гильдии и торговцы, держащие лавки на Верблюжьем рынке, вносят посильную лепту в поддержку тех, кто денно и нощно хранит покой и здоровье горожан, а также их собственность. Ты знаешь правила. И сегодня, как и прежде, все принесли нам благодарность за нашу тяжелую и, что уж врать, нервную работу. Зеленщики, ювелиры, ковровых дел мастера, держатели туаре и прочие достойные люди. Поэтому я очень хочу узнать, с чего гильдия пряностей, гильдия уважаемая, богатая и достойная, вдруг изменила правилам?
— Война на западе. Фихшейз в огне, армия Горного герцогства перешла в наступление, доставлять товары стало сложнее. Цены на перевозки выросли, налоги в портах тоже. Наши доходы упали.
— Война на западе. — Шарэт печально вздохнул. — Да. Войны вредят торговле, только не знал, что в Фихшейзе, Ириасте и Горном герцогстве собирают корицу, мускат, кумин и фенхель.
Но представителя гильдии так просто нельзя было сбить с намеченного пути.
— А еще Ночной Клан. Они подняли свой налог, впервые за тридцать лет. Мы вынуждены учитывать их запросы.
— Ни в коем случае нельзя обижать Пубир, согласен с тобой. Только не могу понять, почему мы с ребятами должны войти в ваше положение и пожертвовать своим заработком ради того, чтобы кому-то другому вы платили больше? Проблемы Пубира
