Но показания клерка о том, что, когда пробили семь склянок, часового у дверей не было, Дойл более или менее подтвердил. По крайней мере, когда мистер МакХейл позвал его, у дверей никого не было. И опять ему было жаль, что он не провел перекличку как следует: сначала он насчитал сорок одного человека, а повторно — тридцать девять. Он доложил своему офицеру число сорок, но не готов присягнуть на этом перед судом. Он снова напомнил своему слушателю, что морские пехотинцы, как и вся команда «Вантиджа», были вновь прибывшими и по большей части незнакомы друг с другом.
— Не пропал ли у вас мундир морпеха? — спросил Хоар.
Дойл посмотрел на него как на провидца. В самом деле, один из его рядовых пожаловался на пропажу мундира. Дойл отругал его, удержал деньги из его жалования и отправил к боцману, чтобы тот поставил его гальюнщиком до тех пор, пока не приобретут новый мундир.
— Займитесь поиском мундира, — распорядился Хоар, — включая льяла и межшпангоутные пространства. Если найдете, пришлите мне с надежным посыльным в гостиницу «Проглоченный якорь». Надежным, понятно?
Прикетт провел Хоара к узенькой каюте обок кают-компании, где в облаке ромового перегара лежал, похрапывая, мистер Уоллес.
— Сэр! Сэр! — крикнул Прикетт. — К вам мистер Хоар, он хочет поговорить с вами об убийстве капитана Хэя!
— О, мой бог! — простонал Уоллес. — Неужели ваша честь еще не удовлетворена? — Он попытался сесть в своей постели, но рухнул назад, скрипнув зубами от боли. — Ну что ж, говорите, Хоар. Я в вашей власти.
— Просто расскажите, что случилось в тот вечер убийства, если не возражаете.
Уоллес не мог ничего добавить к сказанному сержантом Дойлом. Его даже не было на борту «Вантиджа» во время убийства, хотя он вернулся на судно в пределах часа и приказал Дойлу провести перекличку. К стыду Уоллеса, он еще меньше сержанта был знаком с людьми своего подразделения. Все были новыми.
Когда Хоар уже собрался уходить, Уоллес откашлялся:
— Я должен принести вам свои извинения, сэр.
Его шепот был не на много громче, чем у Хоара.
— Нет необходимости в извинениях, мистер Уоллес, — ответил Хоар. — Удовлетворение уже получено.
— Признаюсь, я был пьян прошлым вечером, — продолжил Уоллес. — Я был дважды неправ: сначала переврал ваше имя, затем издевался над вашим шепотом. Мне тогда не были известны обстоятельства, при которых вы потеряли голос. Я не забуду вашего урока. В самом деле, я буду помнить его при взлете и при падении — или как там правильно звучит эта фраза… эх!
Хоар не мог сдержать молчаливой улыбки, но Уоллес еще не закончил:
— Вы пожмете мне руку, сэр?
— Конечно.
Наконец, предоставленная Хоару гичка покойного капитана отвалила от борта фрегата и поставила парус. Мистер Прикетт вертелся и подскакивал на носу, несмотря на грозные приказы старшего мичмана, сидевшего у румпеля, «соблюдать чертов порядок в шлюпке». Он успешно уговорил исполняющего обязанности капитана разрешить ему остаться помощником мистера Хоара на время расследования.
Хоар приказал мичману, управлявшему гичкой, высадить его не у пристани Портсмут-Хард, а в излучине Иннер-Камбер, где он нашел Питера Гладдена, ожидавшего его в том же уютном баре гостиницы «Проглоченный якорь». Здесь Хоар отправил мистера Прикетта на кухню, чтобы тот набил себе утробу наподобие рождественского гуся под присмотром розовощекой девушки Сюзанны.
Гладден поймал первого попавшегося уличного мальчишку, наказал ему найти Джома Йорка и вручить тому послание Хоара, а затем посетил брата в камере заключения. Это была темная комната в подвалах дома комиссионеров флота.
— В этом деле пострадали, кроме кэптена, множество брюк, — обратился Гладден к Хоару. — Одни были на Уоллесе, когда вы продырявили его зад, мистер Уатт испачкал свои кровью капитана Хэя, мой бедный брат… К тому же сомневаюсь, — добавил он, — что портки капитана Хэя находятся в лучшем состоянии после всего произошедшего. Но вы собирались рассказать мне о Джоме Йорке.
— Джом Йорк — король всех береговых бичкомеров в Саутгемптоне и окрестностях, — ответил Хоар.
Хоар рассказал, что сам он интересуется многими вещами, так сказать, везде сует свой нос. Так, он заглянул в городской холл Веймута — с известными, приводящими в недоумение результатами. Ранее он заглядывал в разные бухточки, где он был явно нежелателен, и однажды накрыл группу мелких контрабандистов, разгружавших партию бочонков. Именно тогда он заработал доверие по крайней мере одной из шаек. В результате этого доверия он получил один весьма интересный анкерок, который, в свою очередь, был похищен у него неизвестным или группой неизвестных. А в другой бухточке он повстречал необычайно интересную, смертельную куропатку — Элеонору Грейвз.
Он наблюдал хирургов за их неприятной работой и прислушивался к ним. Он опрашивал мясников, оружейников, торговцев, сапожников, уличных мальчишек — словом, всех, кто мог в чем-то просветить его. Только сельские жители не вызывали у Хоара никакого интереса. От фермеров он не видел пользы. В пастухах и пасечниках он видел людей, владеющих опасными существами. В сельской местности единственное исключение он делал для браконьеров, лудильщиков и цыган.
В одной из таких разведывательных экспедиций, объяснил Хоар, он и встретил Джома Йорка, короля бичкомеров, в грязном подпольном кабачке. Позднее, когда Хоар вызволил одного из «королевских оруженосцев» из лап вербовочной команды, они подружились. Джом Йорк держал под жестким контролем не только своих бичкомеров, но и всех прибрежных рыбаков и уличных мальчишек. Со всех них он собирал всяческую информацию, как и от скупщиков и укрывателей краденного.
Это была долгая история, тем более учитывая трудности с голосом Хоара.
— Он дурно пахнет, но польза от него ощутима, — заключил Хоар. К этому моменту они разделывали жаренного тюрбо.
— Ну, а что с мундиром морпеха?
— Как вы убедились этим утром, оставление без охраны каюты капитана неслыханно для флота. Здесь, в Спитхеде в 97 году, многие капитаны убедились в этом на своей шкуре, как и Блай с «Баунти».
— Как и зверь-капитан «Гермионы», — добавил Гладден.
— Совершенно верно. И насколько мы знаем капитана Хэя, он не
