На слуху до сих пор звучали вкрадчивые мявкающие звуки английского произношения, и адмирал позволил себе презрительно согнуть уголки губ: «Всё же каково командовать таким мягким языком?»
Знал бы он, что всего лишь через сорок лет английское вяканье победит суровые окрики приказов на японском19.
Адмирал откашлялся, скользнул взглядом по опустевшей чашке, однако не стал вызывать вестового, продолжив размышления, теперь посмотрев на разложенную карту – театр военных действий. Обычно заломленный край высоких широт ныне был расправлен, показав границу полярных льдов.
Ещё месяц назад То́го и помыслить бы не мог, что теперь ему придётся оглядываться и на северную часть Тихого океана, катая на языке непослушные гайдзиновские названия морей и проливов – Берингов, Берингово20.
Если говорить о значительных силах, за отсутствием оборудованных угольными станциями портов, и даже приемлемых якорных стоянок, оперировать на северную часть Тихого океана было не просто сложно – практически невозможно. Северные широты славились неспокойными водами, непредсказуемыми ветрами, туманами и дождями.
Все прекрасные импровизации или выстраданные планы равнодушно и безжалостно могло нарушить оно – сначала слегка бурливое, а потом взбесившееся штормом море.
И тогда якобы независимые от направлений и силы ветров стальные корабли вдруг уподобятся своим парусникам-предкам, заливаемые водой, жалко скрипящие металлом на вздыбившихся волнах, не способные ни выдать паспортные узлы, ни тем более вести мало-мальски прицельный бой.
Если пройтись вдоль пятидесятой параллели от середины вытянутой рыбины Сахалина, минуя остров Шумшу Курильской гряды, где стоял японский гарнизон, и уже не продолжая, потерявшись в безбрежности Тихого океана – дальше этой условной линии пространство войны не распространялось за ненадобностью. Здесь если и постреливали, то лишь китобои-браконьеры… в животных и друг в друга. Русские и американцы.
У русских тут был форпост – Петропавловск. Совсем не интересный японцам очередной замерзающий порт на краю Камчатского полуострова. Отрезанный от остальной России непроходимыми верстами по суше и неприветливым Охотским морем.
С какого момента То́го понял, скорей почувствовал, что упускает контроль над пониманием ситуации, уже сложно было сказать. Произошло ли это тогда, когда русские корабли вышли в Баренцево море, в свой дерзкий переход ледовым маршрутом, о чём немедленно заговорили все газеты и телетайпы? Или же когда Рожественский застрял во льдах, и морской агент Японии в Лондоне не слезал с британцев, пытаясь вызнать, так ли это, не хитрая ли то уловка русских?
А дальше печать взбесилась информационной бомбой, когда к Карским воротам, где, по утверждениям британцев (и русских, кстати), увязла эскадра, подошла паровая яхта «Ниагара» под американским флагом, и ожидаемых броненосцев там не оказалось!
В прессе вновь поднялась невообразимая шумиха, новости пошли непрерывным потоком… противоречивые, что делало их совершенно бесполезными.
Иные газетчики заочно «утопили» затёртые льдами корабли Рожественского, другие пророчили их скорый выход на просторы Тихого океана, третьи кричали, что вся затея с северным походом лишь блеф, рассчитанный на то, чтобы распылить силы японского флота.
А потом вернулся один из норвежских барков, задействованных в поиске экспедиции Энтони Фиала. Фиалу норвежцы не нашли, зато привезли интересные фотографии, которые моментально разошлись в печать. На них в очень хорошем качестве были зафиксированы два русских броненосца типа «Бородино» под буксирами на фоне обветренных скал и льдов. И не надо было быть моряком, чтобы увидеть – корабли имели затопления… лёгким креном. Один из них громоздко присел на корму.
Галдящая пресса моментально разродилась статейками с заголовками типа «Допрыгались!». Оставался вопрос, где третий броненосец? Не говоря уж о пароходах-обеспечителях.
Российское Морское ведомство и другие официальные лица угрюмо отмалчивались. В самой России шумела возмущённая общественность – доставалось и флотским, и самому царю, обвиняемым в заведомом авантюризме.
Хэйхатиро То́го не мог с далёких Эллиотов отслеживать все скандальные факты и домыслы, которые кружили вокруг «северной истории» русских. Здесь ему приходилось полагаться на мнение союзников-англичан. А вот те, в своих доверительных сообщениях, не исключали сценария, что русские всё-таки прошли. Даже газетные фото их не убедили (это требовало проверки).
И когда российские официальные лица наконец признали, что «Ослябя» потерян, в Туманном Альбионе тем не менее предположили, что это спланированная ложь, так как, по донесениям английского посла в Петербурге, северная тема настырно продолжает гулять среди приближённых царя. Это наводило на определённые мысли.
А всё из-за таинственного ледокола. Дыма без огня не бывает. Просто так, без хоть каких-то гарантий русские бы не сунулись в Ледовитый океан.
До То́го доходила информация, что англичане по-прежнему роют носом, выискивая верфь и стапель, с которого мог сойти этот «американский гигант».
«И чем дальше, тем всё больше в накрученных британских мозгах вырастает водоизмещение этого судна», – позволял себе усмешки в сторону «просвещённых союзников» адмирал. Однако сам нет-нет да и поглядывал, словно с опаской озираясь, на северные направления и широты.
И даже выделил, заразившись озабоченностью англосаксов вспомогательные суда, отправив их в дозорную миссию к проливу Беринга.
Все волнения англичан по поводу загадочного ледокола адмирал счёл немного надуманными и истеричными, взирая на все их порой суетливые телодвижения немного свысока, считая, что с большей вероятностью имеет место быть качественная провокация.
На какое-то время события словно подвисли в воздухе, при всём при этом сумев подцепить на крючок ожидания, заставляя нервы подёргиваться дрожащей струной.
И вот вчера из Лондона прибыл быстроходный пароход-курьер. Со специальной информацией для командующего Объединённого флота.
Сбегавший в Вэйхайвэй миноносец живо доставил на японский флагман британского представителя с секретным пакетом, в который входили качественные копии с оригиналов норвежских фотопластинок, под которыми была поставлена резолюция экспертов Адмиралтейства, исключающая версию подделки.
Хотя осторожные англичане всё же сделали оговорку, что оценка может оказаться ошибочной.
«Скользкие акачихе», – мысленно прокомментировал такую предусмотрительность островитян То́го, выслушивая личное мнение английского офицера21.
Что ж, двадцатый век верил в прогресс, допуская, в том числе всякие фото и художественные хитрости. Приобщившись к реалиям цивилизации за годы обучения в Англии, адмирал равным образом мог иметь
