Его тело содрогалось под ударами, но он видел только айсберги – причудливые формы, озаренные розовым светом…
– Устал и перегрелся.
Кингсмит слез с него и отступил, тяжело дыша.
Шон пришел в сознание, оттого что ему плеснули воду в лицо. Он закашлялся. Все тело ломило, и он вскинул руки, пытаясь ухватиться за что-то. Запахло виски, и он услышал знакомый голос.
– Ты знаешь, что произошло, Шон, мальчик? – Кингсмит взял его за воротник, словно готовясь ударить вновь. – Тебе нужно было проветриться, и ты ввязался в драку на улице, с каким-то гребаным таксистом, которому мне пришлось сунуть денег, чтобы избежать скандала. Ты. Повел себя. Очень глупо! Повезло, что я там оказался!
Прозвучал сигнал лэптопа, Кингсмит поднялся и подошел проверить. Он отпил виски из стакана, а затем приблизился к Шону и влил ему в рот остальное.
– Какая досада! Но ты же, мать твою, не мог остановиться, а?! – Он ударил Шона по лицу наотмашь. – Ты ленивый, жадный, маленький ублюдок, и поэтому я должен возиться с тобой. Ты меня слышишь? Сколько я всего для тебя сделал… Но от тебя, мать твою, не дождешься никакой лояльности!
Шон чувствовал, как Кингсмит молотит его кулаками, но наркотик заглушал боль.
Все они были точно дети, но они хорошо послужили нам. Они временами испытывали наше терпение и играли на наших нервах; но так или иначе они доказали свою преданность и пользу. Кроме того, не следует забывать, что я знал каждого члена племени на протяжении почти четверти века, прежде чем стал относиться к ним с добротой и приобрел личный интерес, что должно испытывать всякому человеку в отношении представителей низшей расы, привыкших уважать его и полагаться на него на протяжении большей части его сознательной жизни. Мы снабдили их всех самым необходимым для жизни в Арктике более лучшего качества, чем они когда-либо имели, а тех, кто принимал участие в санном путешествии, а также в зимней и весенней работе на северном побережье Грант-Ленда, мы наградили столь щедро, что они заделались у себя арктическими миллионерами.
Северный полюс (1910 г.).Роберт Э. Пири35
За полчаса до того, как над Лондоном взошло солнце, когда большой бальный зал отеля «Кэррингтон» давно был приведен в первоначальный вид, а фотографию Тома Хардинга увезла к себе домой восторженная официантка, Шон проснулся ни жив ни мертв, чувствуя боль во всем теле. Он повернулся на бок, желая дотронуться до Мартины, но рядом никого не было, и он вздрогнул, когда его лицо коснулось чего-то твердого и холодного. Он услышал непонятный рокочущий звук и понял, что лежит на полу. Очень медленно он открыл заплывшие глаза.
Он лежал на ковре между диваном и кофейным столиком. Когда он медленно повернул голову, боль отдалась во всем теле, но он инстинктивно понял, что нужно молчать. Ковровая дорожка вела в темноту соседней комнаты, откуда и доносился рокочущий звук. Человеческий храп. Шон различил тяжелые золотые портьеры. Коврики. Большущие вазы с цветами. Серебристый прямоугольник ноутбука на столе. Это был люкс Кингсмита, и произошло что-то плохое.
Язык обследовал скользкие сгустки по краям губ – и Шон сплюнул один на ковер. Темное кровяное желе облепило все зубы. Он не мог понять, почему здесь лежит, но головная боль, накатывавшая с каждым ударом сердца, заставила снова опустить голову на ковер. Кишки скручивало от тошноты. Сквозь стекло кофейного столика он увидел граненый стакан с водой. Медленно потянувшись к нему, он заметил кое-что еще. Снизу к столешнице была прикреплена круглая серебряная кнопка. Круг матового металла с блестящим углублением в центре. Подавив стон, Шон повернул голову, чтобы убедиться: Кингсмит его не видит. Тогда он подтянулся и открепил кнопку.
Она непрочно удерживалась двусторонней липкой лентой и, отстав, упала на ковер. Шон сгреб ее, сжал в руке и лег обратно, так как ощутил вибрацию в полу – в темноте соседней спальни массивный мужчина поднялся с постели и прошел в другую комнату. Он слышал, как Кингсмит помочился, но не спустил воду. Шон нажал кнопку несколько раз, накрыл ее рукой и замер, слыша, как шаги приближаются к нему. Красное марево перед глазами потемнело, и он понял, что Кингсмит встал над ним. Затем он услышал, как отодвинулся диван. И тут раздался звонок в дверь. Кингсмит что-то пробурчал. Шон услышал, как удаляются его шаги, а затем голос – Джо говорил, что ему ничего не нужно.
Шон нажал на кнопку еще несколько раз до того, как услышал приближающиеся шаги Кингсмита. Он по-прежнему не понимал, что произошло, но лежал с закрытыми глазами.
– Шон, я знаю, ты проснулся; так глупо – ты сам виноват.
Снова раздался звонок в дверь, и Кингсмит выругался. Почувствовав, что он отошел, Шон поднялся на ноги, превозмогая боль.
– Помогите мне! – прокричал он хриплым голосом, как только открылась дверь. – Не уходите!
Кингсмит резко обернулся, и Шон увидел шок на лице портье, заметившего его, пока Кингсмит не попытался закрыть дверь.
– Все в порядке, – сказал он.
– Вы уверены, сэр?
Портье, молодой и худощавый, вставил ногу в дверной проем, не позволяя закрыть дверь, а Шон собрался с силами и, отпихнув Кингсмита, вырвался в коридор.
Зеркала отразили избитого мужчину в костюме и при бабочке. Другие портье спешили по коридору к нему с растерянными лицами, отводя глаза. Позади он слышал, как Кингсмит зовет его вернуться: Шон, мальчик! Но он продолжал ковылять дальше, хотя перед глазами все расплывалось, а голова раскалывалась от боли. Он давил кулаком на каждый дверной звонок, понимая, что ему нужны свидетели, но ни одна дверь не открылась и никто не попытался помешать ему. Перепуганная горничная, вышедшая со служебной лестницы, отскочила обратно, Шон ввалился за ней на лестничную площадку и, схватившись за медные перила – единственное, на чем он мог сконцентрировать взгляд, – побежал вниз по черно-белым ступеням, которые привели его на площадку, где пахло моющими средствами и едой. Множество лиц уставилось на него.
Шон был на служебном этаже, по всем сторонам виднелись двери. Услышав шум и гам из-за двойных дверей, он зашел туда и оказался на кухне, бурлившей перед завтраком. Никто не остановил его; напротив, перед ним все открывали двери, пропуская дальше как можно скорее, и наконец Шон ощутил прохладный воздух и вышел на задний двор, к большим мусорным бакам. Кто-то придержал его за плечо и подвел к воротам, которые раскрылись, чьи-то руки направили его к выходу, и Шон опустился на четвереньки на серую, грязную мостовую Мейфэра, на
