Крылья не среагировали на прикосновение. Сон был крепок.
Сингх сжал плечо доктора и потряс его.
– Просыпайся, душа моя, – позвал доктора. – Ты нужен на мостике.
– Зачем... Джим опять... – он повозился, сонно бормоча, но глаза не открыл. – Пусть идёт сюда. Я сейчас...
– Ты сейчас проснёшься, или я отнесу тебя на мостик на руках, – спокойно продолжил Хан. – Леонард, Джим на Саратоге. Ты нужен Энтерпрайз.
– А-а... Понял. Опять снилось... – Он сел, щуря воспалённые веки. Крылья приподнялись, левое, зажатое диванной спинкой, встопорщилось. – Что случилось? Прилетели?
– Скоро прилетят.
Хан присел на корточки. Теперь его лицо было ниже лица Леонарда, и от этого глаза доктора казались ещё более запавшими.
– У нас есть немного времени, – сказал Хан, беря его руку в свои. – Я рассказал капитану и экипажу про свой план, теперь расскажу тебе.
Доктор выслушал его, не задавая вопросов и не шевелясь. Только на моменте, где Хан сказал про пытки, поднял голову.
– Остальные знают об этом? Что меня пытать будут.
– Нет. Для остальных – тебя транспортируют как последнего оставшегося в живых старшего офицера и моего куратора. Правду знает только Кирк.
– Сказал ему, значит…
– Он твой капитан и должен знать. Тебе отведена самая трудная роль, душа моя, – Хан поцеловал его расслабленную ладонь, закончив рассказ. – И запомни, нужно продержаться два с половиной часа, ни минуты меньше. Стоит формуле попасть к врагам, и они уничтожат этот корабль, а после сорвутся с места на той скорости, которая другим кораблям флота не доступна. Их нельзя будет догнать. Поэтому ты должен молчать до последнего.
Доктор отвёл взгляд.
– Вечно спросонья хочу протирать всё спиртом, – проворчал тихо. – Два с половиной часа пыток. Я понял.
– Ты должен чётко осознавать, что если ты продержишься меньше или выдашь ключ – мы обречены. Энтерпрайз, Саратогу и Орфей уничтожат, тебя убьют, а я стану мешком крови до скончания своих дней. Меня найдут даже на краю галактики, а мне этого очень не хочется, милый.
Хан снова поцеловал его ладонь. Ладонь пахла чем-то стерильным.
– Ты готов? – спросил мягко.
Леонард кивнул.
– Один вопрос. Если меня будут шантажировать уничтожением корабля – что мне делать?
Хан чуть улыбнулся ему.
– Не поддаваться. Твой секрет – залог сохранности не одного корабля, а всей Федерации. Множества людей, которые живут своей жизнью и знать не знают о заговорах и секретах сверхчеловеческой крови. Не забывай об этом.
Он ещё раз кивнул и, не глядя на Хана, поднялся.
– Принеси воды. Мне капитана из себя разыгрывать, а в горле филиал Вулканской пустыни.
Хан понял, что сейчас Леонарду очень хочется остаться одному. Или хотя бы не ощущать на себе его взгляд. Поэтому послушно поднялся и направился к репликатору.
Около инженерной панели стоял небольшой тёмный ящик, и Скотти видел, как взгляды присутствующих нет-нет да обращались к нему. Быстрые и опасливые. Ему и самому было не по себе находиться рядом с этим оружием массового уничтожения.
С виду – ящик и ящик. Корпус из того же самого металла, которым обиты стенки жилых помещений, на это Хан упирал особенно сильно. Что он там сказал-то…
«Его будут искать, инженер. Сканеры на моих кораблях очень мощные, они способны обнаружить любой инородный объект на борту. В наших интересах, чтобы он ничем не отличался от обстановки».
Ну вот… корпус из тёмного металла, внутри – кусочки того, во что превратился погибший Джонсон; плюс последняя доработка, автономный температурный мини-генератор, какие стоят на контейнерах для химических веществ – это чтобы поддерживать внутри тепло, и радиоактивный дорсалий раньше времени не начал распад; силовое поле и часовой механизм, его отключающий. Готовили эту штуку восемь человек, включая Чехова, Хана и самого Скотти. Биологическое оружие замедленного действия. Таймер заканчивает отсчёт, генератор отрубается, силовое поле снимается, контейнер открывается... и вперёд. От того, насколько простым в исполнении и чудовищным по своей сути оно было, Скотти коробило.
Судя по взглядам экипажа, не его одного.
Вот открылась дверь капитанского кабинета, и оттуда вышел Лен и этот, чернокрылый. Скотти было поднял руку в приветственном жесте, но осёкся.
Доктор выглядел как живой мертвец.
А Хан – как некромант, поднявший его.
Ох не надо было увлекаться сетевыми играми в детстве…
Хан был жутким. Он выглядел жутко, то, как в его присутствии осунулся Боунс, выглядело жутко. А самым жутким был этот ящик с заразой. Капитан Кирк не додумался бы до такого, и Скотти любил его за это.
Боунс остановился, не пройдя и пары шагов от двери. Обернулся к Хану.
– Мне нужна минута, – сказал тихо, Скотти скорее прочёл по губам, чем услышал. Хан, отпуская, кивнул.
МакКой попросил минуту, чтобы хоть как-то собраться с мыслями. Крылья приучили его к постоянной боли, но не научили её не бояться. И снова, как сутки назад, он смотрел на себя в зеркале в стерильном освещении туалета, разница состояла только в том, что выглядел он не на сутки, а лет на десять постаревшим. Вглядывался в собственные запавшие, обведённые чернотой глаза и пытался собрать воедино со своим «я» эту картинку. Выходило не очень. Часть сознания выла, требуя бежать и прятаться.
Не помогало ни это «боль – всего лишь показатель нарушения функций живого организма» и «раз выдержал – выдержишь ещё». Парадоксальным образом оказалось, что умирать он не боится, но вот боли – запросто.
Хан сказал, им нужен результат быстро. И то, что предатели, по мнению всё того же Хана, будут использовать целый Энтерпрайз как предлог для шантажа одного вредного доктора, давало им всем время.
Задача МакКоя – это время протянуть. Два с половиной часа, пока идёт подготовка, он должен держать внимание заговорщиков на себе. Хан предполагал, что перед беззащитной дрейфующей «Энтерпрайз», не зная о ещё двух боеспособных кораблях, они будут ощущать себя в безопасности, и намеревался на этом сыграть.
«Управление мостиком – один, максимум два человека, как на «Возмездии». Помнишь? Они бы не допустили туда ещё кого-то. Они же будут заниматься допросом, поскольку тебя они тоже никому бы не перепоручили. Твоя задача – чтобы у них и мысли не было возвратиться на мостик».
– Каких-то два часа, ну. Соберись давай, – сказал Боунс хрипло своему отражению. Всё тот же полубезумный взгляд в ответ. Привет, начало деперсонализации.
– Да иди ты к чёрту.
МакКой открыл кран и принялся умываться. Как можно тщательнее, будто собрался отмыть от себя это затравленное выражение лица. Вода, проходя сквозь силовой барьер пояса, отзывалась искристо-щекотным ощущением на коже, примерно как газировка на языке.
Ожидаемо за спиной
