О если бы только его ненависть могла победить паралич!
Хан слышал крик, которым сопровождалась ломка крыльев. Этот нечеловеческий вопль, полный боли и безумия. Хан кричал вместе с ним, хоть и не мог открыть рта.
А потом – удар. По “Корунду” выстрелили. И красная тревога. Следом тихий хрип Леонарда, подаривший облегчение, граничащее со счастьем – если он говорит о коробке, значит, крылья могут зажить. Душа цела. Разум не повредился.
Почти сразу же после того, как Леонард договорил, адмирала Райса вызвали для сеанса связи с Энтерпрайз.
Хан не знал, насколько серьёзные повреждения получили стальные крылья Леонарда. Но он понимал, что сейчас, в отчаянии, второй адмирал сделает всё, чтобы выбить нужные ему сведения. На памяти Хана пытки с крыльями всегда работали безотказно. Потому что не существовало боли, соизмеримой с этой болью, и знать, что в нескольких шагах от него Леонард подвергается ей снова…
Охваченный яростью, ненавистью, жаждой мести и убийства, Хан не сразу понял, что смог шевельнуть рукой. Пальцы медленно, преодолевая сопротивление скованных парализацией мышц, сжались в кулак.
А в это время там, за стеной, раздался голос второго адмирала.
– Доктор, я не хочу калечить вас, уверяю…
Я не убью тебя
– … но я сделаю это, если будет нужно. Я даю вам последний шанс…
Я сделаю хуже
– Начните говорить. Иначе...
Двигательная активность возвращалась не сразу. Сначала рука, потом вторая, сейчас Хан чувствовал, как к нему медленно возвращается контроль над ногами. Но продолжал лежать, чтобы Марта, стоящая к нему спиной, не услышала его и не потянулась к тревожной кнопке.
– Мы оба... знаем... что после второго раза... Я всё расскажу. Но и вы... скажите… на кого вы работаете, – прохрипел доктор. – Я… так и так… не жилец, но это не значит… что мне… не интересно. Скажите... и я отдам вам формулу.
Тишина.
– Пожалуйста, – попросил Леонард. – Хочу знать... за что... умру.
– Я работаю на тех, кто оценил мои реальные заслуги, – резко выплюнул адмирал. – В отличие от Совета, который только и может, что без разбору карать всех, на кого упала тень Маркуса. Чтобы ни в коем случае не очернить свою белоснежную репутацию, дав второй шанс тому... кому не повезло. Вы думали об этом? Об этой лживой чистоте Федерации? Мы сторонимся всех, и действительно виновных, и тех, кто просто оказался не в то время и не в том месте, лишь бы не запачкать белые перья, и нам плевать, сколько чужих судеб рухнет после этого.
– Вы были... сторонниками... Мар...
– Я не участвовал в военном заговоре Маркуса! – рявкнул адмирал. – Но попал под раздачу после его провала, потому что они думали так же!
Романенко замолчал, видимо, успокаивался.
– Это правда, доктор МакКой, – продолжил тише, – и проект реабилитации сверхлюдей, который я, Райс и наши сообщники подпихнули Совету, был нашей местью. Обычно в случае ошибок и провалов Федерации всё проходит тихо и мирно, не так ли? Люди смещаются с должностей, их рассылают на дальние колонии, отбирая должности, права, политическое влияние, стирают из истории. Федерация спит спокойно. Однако со сверхлюдьми так бы не вышло. Мы позаботились, чтобы красивая сказка об адаптации этих генетически выведенных зверей прогремела на всю Федерацию и эхом разнеслась за её пределами. Её предрешённый провал вовсе не был ножом в спину Совета. Он лишь смёл красивую золотую пыль с гнили. А следом, доктор, следом... Пока люди не доверяют Флоту и Совету, пока Совет не знает, кого карать, а кого миловать, а Земля полнится слухами о начале новой евгенической войны, те, кто нам помог это организовать, нанесут первый удар. И это станет началом конца для Федерации.
– А в обмен... в уплату... – это снова Леонард, – вы пообещали им... Хана... и его волшебную... кровь. И панацею... формула от которой... у меня в голове.
Хан ощущал, как возвращается подвижность к крыльям.
Медленно, дрожа от еле сдерживаемого возбуждения, подтянул к себе ноги. С тихим шорохом свернул полураскрытое крыло.
Марта не услышала – она держала руки на кнопках пульта.
– Так кому... вы нас продаёте? – совсем тихо спросил Леонард.
– Ох, доктор, – адмирал вздохнул. Он явно опомнился. – Разве это действительно важно для вас? Не пытайтесь протянуть время. Если вы не соврали насчёт ящика с заразой, у нас с вами есть ещё десять минут. И либо вы делитесь формулой и умираете быстро, либо я продолжу начатое с вашими крыльями. Десять минут ада на этом свете. Выбирайте.
Хан поднялся. Стремительно шагнул к Марте, схватил её, пискнувшую, сзади за шею и приложил виском к выступу на консоли. Разжал руку. Женщина сползла вниз по консоли на пол. Хан склонился над ней.
Всё его естество ликовало, почуяв забытую жажду боя.
– Хорошо, – обессиленный голос Леонарда. – Хорошо, не надо крылья… я всё расскажу… всё. Но сначала…
Хан забрал у Марты фазер и выпрямился с ним.
– …сначала… небольшой подарок… От меня.
Сингх фазерным выстрелом вышиб тонкую дверь между отсеками и ворвался в комнату. Через крыло оборачивающегося адмирала увидел, что Леонард улыбается ему залитыми кровью губами. Собственные крылья в ярости расправились, заслоняя собой мигающий свет тревоги.
– Сюрприз, – прошептал доктор еле слышно. – Блок управления от парализатора... в теле Хана... всё время проекта был… зашит… в мою… ладонь.
В глазах адмирала промелькнул ужас – что-то дикое и первобытное поднялось в душе Хана, откликаясь на этот страх.
Боишься
Этот человек был слаб, напуган и медлителен. А кровь Хана кипела, переполненная ненавистью. Крики Леонарда всё ещё стояли в его ушах, и им вторило эхо предсмертных криков его семьи.
Рука адмирала едва успела дёрнуться к кобуре.
Хан рванулся к нему, схватил, заломил руки за спину, сминая крылья. Он не думал о своих действиях, не анализировал их, всё его существо было охвачено жаждой мести. Его долг перед семьюдесятью аугментами взывал к этому со всей страстью сверхчеловеческого сердца. Человек в руках Хана был хрупким и мягким, и Хан мог убить его, он уже хотел свернуть ему его жалкую шею, но…
Было бы это достаточной платой за семьдесят жизней и боль Леонарда? О нет, быстрая и лёгкая смерть не принесла бы удовлетворения. Слишком просто. Слишком безболезненно для этого жалкого пса. И Хан остановил на полпути свою руку и рывком поставил адмирала перед избитым доктором.
При виде синяков и потёков крови на его лице то самое, дикое и первобытное, взревело внутри.
А крылья адмирала дрожали от страха. Эти жалкие трепыхания дарили удовлетворение – адмирал боялся. И он должен был бояться.
– Смотри, –
