– Джим, мать твою... – Боунс совсем навалился на кресло и стал выглядеть уставшим и будто съежившимся. Джим впервые видел его настолько беспомощным, с обвисшими, подрагивающими бессильно крыльями. И ему стало ещё страшней.
– Я устал, я чертовски, блять, устал, – бесцветно сказал МакКой. – Меня пытали, ломали крылья, выводили из себя, добивали новостями – одна лучше другой, грёбаный Хан при мне оторвал крыло человеку, потом срастил мои, потом ты со своим гоблином… и всё это в один день, и ты вот хочешь – серьёзно, чтобы я ещё и за тебя принял решение – понфарриться тебе там или нет? Нет уж, сам выбирай, что тебе важней, твоя холостяцкая свобода или живой гоблин.
Жизнь – что может быть важнее? Ничего не может, так их учили, да Джим и сам знал это. Не может холостяцкая свобода, целая задница, нетронутый разум быть важнее чьей-то жизни. Как бы ни было страшно.
Джим поднялся на нетвёрдых ногах. Когда он проговаривал это про себя, звучало логично и просто. А на деле страх ничуть не уменьшился.
Страх тоже не важнее жизни. Не должен быть важнее.
– Ладно, пойдём. Подготовишь меня. Время уже...
МакКой кивнул.
В палате был приглушённый свет. Джима такая обстановка нервировала с детства, она пахла безнадёжностью и болезнью, несмотря на высокую стерильность. Белая ширма, которой пока что была отгорожена кровать со Споком, тоже радости не доставляла. Стоять посреди этого пространства без штанов и ждать своей участи – то ещё удовольствие.
– Значит, ты введёшь это гоблину, – МакКой появился из-за ширмы, серый, как несвежий мартовский снег, и продемонстрировал Джиму небольшой гипошприц, после чего отложил его на тумбочку. – Это снимет действие транквилизатора. Приборы от зеленоухого я аккуратно отсоединил, никто не прибежит. Ну и… будем надеяться, что сейчас я растяну твою бедовую задницу достаточно.
Джим тоскливо посмотрел на него, но этого МакКой уже не видел. Он натягивал белые резиновые перчатки и оглядывал натюрморт на тумбочке – бутыльки регенератора, медицинской смазки, портативный очиститель, гипо с анальгетиками и ещё две пары чистых перчаток.
– Боунс, ты же понимаешь, что это хренов сюрреализм? – безнадёжно сказал Джим, ощущая, что левое крыло бьёт панический тремор.
Он кивнул.
– Ещё бы не понимать, пуховая подушка. Ложись. Чем быстрей с этим покончим…
– Вот уж точно.
Джим послушно улёгся на расстеленную чистую простынку задницей кверху и уткнулся носом в подушку. Крылья всё ещё подрагивали.
МакКой куда-то отошёл. Джим сопел в подушку и слышал, как зашумел репликатор. И был не против задержки. Что угодно, чтобы отсрочить момент, когда ему в голову залезут и образуют там какую-то непонятную связь.
МакКой вернулся и велел ему поднять голову. Оказалось, протягивал стакан. Там было на три пальца выпивки.
– Виски? – Джим потянулся за стаканом, взболтнул его на свет. Красивый цвет, насыщенного красного дерева.
Боунс отрицательно мотнул головой.
– Самогон на кедровых орехах. Чеховский код репликации, для особых случаев.
– А, особых…
– Ну… – МакКой заглянул в свой стакан. – Раз ваш брак с гоблином…
– Боунс.
МакКой посмотрел на него вопросительно. Или сочувствующе. А Джим отрицательно мотнул головой – к чёрту, да, он решился на это, но пить за это точно не собирается.
– Тогда просто за сохранность твоей задницы, – смилостивился МакКой, протягивая к нему стакан.
Джим протянул к нему свой, стараясь, чтобы рука не дрожала.
– До дна.
Приготовления были закончены. МакКой похлопал его между крыльев и вышел, а Джим остался наедине со светящимися экранами, стерильно-белой кроватью и… Споком.
Не медля, чтобы не давать сомнениям воли, Джим ввёл вулканцу содержимое гипошприца.
Оставалось ждать.
Джим не просто не хотел этого брака, у него всё внутри сопротивлялось происходящему. Его мутило, крылья дрожали, руки не дрожали разве что, но это было бы уже совсем трусостью.
Сначала взгляду Спока вернулась осмысленность. Его глаза открылись, ноздри расширились (учуял Джима?), голова попыталась повернуться в сторону Кирка. Одеял уже не было – МакКой убрал их, когда отключал датчики, и поэтому Джим увидел, как шевельнулись пальцы на руках Спока.
Он накрыл их своими, вдыхая поглубже, как перед прыжком, и сказал:
– Я здесь, Спок. Я с тобой.
Коммуникатор прожигал карман. Джим обещал вызвать сразу, как всё закончится.
МакКой, еле соображая от усталости, вышел из медотсека в тёмный коридор и побрёл куда-то – бесцельно, наугад, напрочь забыв, что он на чужом корабле. Но через десяток шагов на него налетел встревоженный Пашка.
– Ну?!
Сил придумывать, сопротивляться, скрывать правду (да и зачем?) у Боунса не было.
– У коммандера вулканский сезон спаривания. Крышу сносит от гормонов, не трахнется – умрёт. Джим остался с ним.
МакКой увернулся от попытки Чехова взять его под руку и направился в сторону репликатора. Хотелось простого человеческого чаю.
Пашка не стал приставать. Наоборот, помрачнел. Догнал, поравнялся, затронул за верхушку ноющего крыла.
– А чего ты тогда такой мрачный? Ты не ври мне, старпёрина, я эту твою мрачность за версту чую.
МакКой дошёл до репликатора, вывел меню. Всё незнакомое, а кассету из медотсека он забыл.
– Пашка, опять твои русизмы? Что такое эта «верста»?
– Единица измерения длины. Зелёного чая в этих меню нету, а ромашковый есть, вот тут, – Чехов сам принялся тыкать строчки. – Так что там не так?
– Вулканцы, оказывается, во время этих своих циклов навсегда связываются с партнёром ментально. А Джим этого сильно не хочет.
– Ментально… Это вроде постоянного телепатического канала?
– Угу.
Чехов отдал ему чай. МакКой принял чашку в две руки, понял, что начал её баюкать в ладонях, по привычке, и остановил сам себя. Ни к чему. У него теперь сил едва осталось на страх за Джима.
– И что делать-то теперь? – спросил Пашка. В полутёмном ночном коридоре он выглядел встревоженным, каким-то серым, даже золотые крылья. Переживает, а сам устал. Они же сейчас над полем работают. МакКой потрепал его по плечу.
– Спать иди, что тут сделаешь.
Пашка должен был по всем прикидкам начать возмущаться, МакКой почти уже рот открыл, готовясь отбивать, но наткнулся на внимательный и серьёзный взгляд Чехова.
– Точно? Остаться могу. С тобой побыть.
– Нет, – Боунс мотнул головой. – Тебя там поди уже Сулу потерял. Да и устал ты за день – носиться по всему кораблю.
Он помолчал.
– Ну… Ладно. Ты приходи, как разберёшься. Кают на всех не хватило, эти корабли ж под большой экипаж не приспособлены, но Сулу нам с ним выбил одну крохотную, охранную. Это сразу за рекреацией отдыха, на палубе 9. Там кровати нету, мы ночуем в спальных мешках, Сулу лишние спальные мешки припас, на всякий случай, чай
