Хан описывает это глубоким и вкрадчивым голосом, хотя выражение глаз не меняется. Оно будто застыло.
– И ты, а не твоё призрачное “всеобщее благо”, именно ты сам не хочешь, чтобы я сделал это вновь, ведь тогда перед тобой снова встанет выбор, твоя чудовищная моральная дилемма – прощать меня или нет. Так скажи это. Хочешь моё обещание, Леонард?
– Ты опять...
– Назови свою цену.
Хан смотрел на него и ждал, чуть сощурив светлые глаза.
– Хорошо, хочешь по-плохому – будет, – МакКой выдерживает его взгляд. – В суде при даче показаний я не стану оценивать твой поступок. Скажу, что от боли был не в себе, и твои действия, просмотрев записи с камер, сочтут самозащитой. А если не пообещаешь… если не дашь гарантии мне, здесь и сейчас, я предотвращу повторение такой ситуации. Скажу суду, что ты сделал это намеренно, для чего ты это сделал, тоже не скрою. И больше ничьё крыло ты не оторвёшь. В криосне это проблематично.
Хан чуть приподнимает брови.
– Хорошо. Это всё, что ты хотел мне сказать?
– Твой ответ, – негромко сказал МакКой, продолжая на него смотреть.
– Вот он, куратор МакКой. Вы имеете право говорить в суде всё, что посчитаете нужным и этически правильным. Как и я.
– И как долго ты намерен кормить меня софизмами?
Взгляд Хана становится насмешливым. Он чуть склоняется к МакКою и говорит негромко:
– Как угодно долго. Просто перестань разыгрывать карту куратора, Леонард, и мы поговорим. Я не с куратором пришёл на встречу.
МакКой кривит губы и отворачивается от него, вновь вперяясь взглядом в плоскую вселенную за стеклом. Правда, взгляд стопорится на собственном отражении в этом стекле. Оно кажется призраком. МакКой смотрит в глаза себе-призраку и практически ощущает себя им – нематериальным оптическим эффектом, сквозь который просвечивают звёзды.
Разве что оптическому эффекту вряд может так хотеться выпивки.
– Наверное, виной твоему поведению – триста лет сна. У человечества было время осознать ошибочность следования доктрине мести. У тебя и твоих птенцов такого времени не было… Хорошо. Я прошу тебя о благоразумии. Не как куратор. Не усложняй мне задачу в суде.
Хан берёт его руку в свои. Начинает медленно перебирать пальцы, мягкими, почти массирующими движениями. Выдерживает небольшую паузу, прежде чем заговорить вновь.
– Ты – человек жизни, Леонард. – Он говорит размеренно, ровно, будто рассказывая какое-нибудь древнее предание. – Для тебя сохранить жизнь и здоровье человека… любого разумного существа – первостепенная задача. Это одна из черт, за которые я начал тебя уважать, а впоследствии полюбил. Не думай, что я не понимаю, как для тебя выглядел мой поступок. Но сейчас перед тобой не стоит выбор оправдать меня или не оправдать в суде. Поспособствуй ты карательному приговору – история может повториться. К тому же, вряд ли тебе хочется, чтобы мои птенцы пострадали, ведь в твоих глазах на них нет вины. Дело не в прощении – ты готов простить меня, ты уже ищешь мне оправдания. Это вопрос куда более личный – пустить или не пустить в своё пространство существо, способное на такое зверство. Ведь если ты пустишь, а я совершу это вновь, ты будешь чувствовать свою причастность.
Он снова умолкает. Возможно, собирается с мыслями. Или даёт МакКою передышку. Но это длится недолго.
– Я собираюсь стать гражданином Федерации, Леонард, – снова начинает он. – И служащим Звёздного Флота. Я должен буду следовать вашим законам… хотя бы номинально. Учитывать ваши моральные нормы. Учиться жить с вами. Мне придётся меняться, и моим птенцам тоже. Я понимаю это, и будь уверен, заставлю понять и их.
Снова пауза. МакКой только собирается заговорить, но Хан прерывает его:
– Подожди. Нам нужна ясность. То, что случилось на корабле… я мог бы сказать, что потерял контроль над собой и сделал это в состоянии аффекта, но это не будет полностью правдой. Как и полностью неправдой. Я мог этого не делать. И в будущем в аналогичной ситуации я выберу не делать, обещаю. Это я обещаю тебе, Леонард Горацио МакКой, мой куратор и будущий партнёр. Тебя устроит?
– Да, Хан, – МакКой сжимает его пальцы в ответ. – Устроит.
Хан ласково прижимает костяшки его руки к губам и прикрывает глаза. Он выглядит почти умиротворённым. И крыло, обнимающее МакКоя, еле слышно шуршит перьями.
– Сейчас ты выглядишь лучше, чем при нашей последней встрече, – Хан тихо говорит это и прижимает руку МакКоя к своей щеке. Слегка приоткрывает глаза. – Тебе нашли каюту? Какая она?
МакКой внутренне расслабляется. Он боялся, что Хан заговорит о сыворотке и вытрясет из него правду. И крылья не болят. Нечему болеть после принятого решения.
– Ну, каюты тут для всех не предусмотрены, умник, – МакКой смотрит на переплетение их пальцев, чтобы не встречаться с Ханом взглядом. – Поэтому квартирую в капитанской. Там тебе хватило соображалки наколдовать в чертежах ванну, за что, конечно, спасибо. Правда, зная тебя, это не соображалка, а банальное сибаритство.
– Тебе тоже не мешало бы его оценить, – Хан чуть улыбается. – Но неужели капитан предпочёл твою компанию коммандеру?
Его пальцы слегка, едва ощутимо гладят пальцы МакКоя. МакКой отворачивается к звёздам.
– Они с коммандером, скажем так… в размолвке. После случившегося.
– Как глупо с их стороны. Сейчас не время, чтобы ссориться и оставлять друг друга.
– А для чего время – забиваться в углы и смотреть на звёзды?
– Иногда это полезно. Смотреть на звёзды и думать о перспективах. Если бы не ты, душа моя…
Хан указывает на одну из далёких, едва мерцающих звёзд. Вторая его рука ложится МакКою на плечо.
– Я просматривал звёздные карты. Там есть звёздная система Цети-Альфа, а в ней пара пригодных для жизни планет. Одна из них была бы прекрасным домом для меня и моих людей. Правда, сейчас мои амбиции выросли, и править планетой я уже не хочу.
МакКой щурится в звёздную даль. Может, было бы неплохо – на далёкую планету… Только намекни, что называется, и Хан угонит корабль. Цети-Альфа, Квадра-Прима, Церера-6. Только это бредни. Найдут, с того света откопают и информацию вытрясут. Нечего и надеяться.
Хотя насчёт “того света”, он, конечно, погорячился... Уж доктор с его стажем прекрасно знает, что с того света возвращаются редко. Особенно те, кто этого крайне не хочет.
Боунс усмехается и расслабляет напрягшиеся крылья. Надежда – чувство безмерно нелогичное, прав был гоблин.
– Только бета-квадрант не трогай, я тебя прошу, куча хороших баров и забегаловок пострадает, – фыркает, поглаживая хановы пальцы на своём плече.
