– Так, ладно, – Джим выставляет руки ладонями вперёд. – Это я понял. Но ты мне так и не ответил, что между вами происходит.
– Ты неправильно понял, Джим. Он не может захватить Энтерпрайз. Ему это не надо. Вот эту правду ты не захочешь признать. Я долго думал... это с ума сводит, но... Хану не нужен корабль. И власть над Федерацией.
Боунс пошевелился, подтолкнул под подбородок складку простыни. Сейчас он выглядел так, как обычно о себе говорил: старый и уставший от жизни.
– В смысле – не надо?! И что ему надо тогда?
Сидеть уже невозможно. Джим соскакивает с места, начинает мерить шагами комнату.
– Хватит рассуждений, Боунс! Мне нужен чёткий ответ… два чётких ответа! Первое – Хан опасен или нет? Второе – что я видел на видео? Всё, давай, просто и конкретно, на первый вопрос.
– Я не могу однозначно сказать, опасен он или нет. Пока. Последним тестом станет видеосвязь. Поэтому я тебе ничего не говорил, пока ты не ворвался сюда и не начал требовать. Второе: на видео ты видел, как древние сказки могут влиять на психику человека. Пускай и сверх. Хан верит, что лишившись крыльев, ты лишаешься души. И пытался меня от этого удержать. По-своему.
– И это всё? Ничего, что не должно быть между куратором и курируемым, между вами нет?
Джим дышит, как после часовой пробежки. Даже взмок слегка.
– С моей стороны – да. А значит, я не допущу подобного и с его стороны. – Боунс пошарил под кроватью, глядя в сторону, не на Джима. С глухим стеклянным стуком заворочались потревоженные бутылки. Голос доктора дрогнул на следующей фразе. Почти незаметно. – Ты знаешь… что я не могу. Ни со сверх, ни с обычным человеком. Так что твои тревоги бессмысленны.
– В жизни бы не подумал, что меня это когда-то обрадует…
Капитан снова опускается в кресло, тяжело и устало. Этот разговор его почти вымотал. В последние дни его вообще очень быстро выматывает… что угодно.
– Ты знаешь, – Джим усмехается, – а я думал об этом. Что… ну, что у тебя никого нет. Думал, как было бы классно, найди ты себе хоть кого-то. Ты же не старый вовсе, классный такой мужик… со своими тараканами, конечно, но у кого их нет. А тут это. Чёрт возьми… – Приглаживает волосы пятернями. – Значит, всё нормально? Ты нравишься Хану, но… как бы… в общем, всё под контролем?
– У тебя будет повод бояться в двух случаях: если я сдохну, и он останется без присмотра, либо если я вдруг перестану собой быть.
– А корабль? Почему ему не нужно захватывать корабль? Опять это твоё чутьё?
– Можно и так сказать, пуховой мой.
Боунс зашуршал, выругался, кое-как поднялся на ноги. Но тут же плюхнулся на кровать и уставился в пол.
– Останься. Я тебя вычешу. Пожалуйста.
Спок просил не оставаться сверх необходимого.
Но Боунсу сейчас это нужно. Чтобы Джим остался.
Хотя и вычёсывался он недавно.
Джим улыбается МакКою.
– Что, опять лезет, да? А я с собой нихрена… короче, жди. Я тогда хоть сполоснусь, чтоб по комнате не летало.
– Ну, не делай вид, что всё нормально, малой. Можешь ныть, что старый доктор совсем ополоумел – раз в полнедели вычёсываться заставляет. А потом, – в его голосе прорезаются привычные ворчливые интонации, и Боунс тыкает в сторону капитана пальцем, – я тебе осмотр проведу. Мне твоё состояние не нравится, на ходу спишь. Это с твоей-то вечной батарейкой в заднице.
– На себя посмотри, развалина. Еле ходишь.
Джим, бурча, лезет в маккоевский шкаф за полотенцем. Ополоснуться всё равно надо.
МакКой был с ним непривычно ласков. Не тянул пух, не ругался, не ворчал по поводу того, что Джим опять замусорит ему всю комнату. Джим почти не ощущал его рук в своём пуху, а обычно чувствительные зубья чесалки сейчас только ласково почёсывали основания крыльев и спину. Хоть засыпай. О пухе напоминал только периодически шлёпающийся на клеёнку мокрый счёсанный комок, который Боунс стряхивал с расчёски.
– Надо выучить Спока тебя вычёсывать, – сказал задумчиво где-то минут через десять молчания. – Пора уже. Совсем взрослый.
– Два дня, – повторил МакКой, собирая по полу пух губкой. Джим взвыл. Натурально взвыл.
– Да ты обалдел, старая ты развалина! Два дня! Может, мне не есть ещё два дня, а?!
– Ты мне тут жопу с пальцем-то не сравнивай. Есть ты будешь. Хорошо, сбалансировано питаться. Сладко спать. И – не – трахаться.
Пух облепил мокрую губку. Проще было её выкинуть, чем отмывать, что МакКой и сделал. Скинул в пакет для мусора, затянул на нём завязки.
– Не трахаться! Со Споком! Ну как можно!
Джим выл, покачиваясь на табуреточке. Покачивался с такой интенсивностью, что ножки стучали по полу. Равновесие в сию шаткую конструкцию привносили развёрнутые капитанские крылья.
– Он тебе, кстати, тоже спасибо не скажет, хмырь! Он меня отпускал с таким… намёком, чтоб я быстрее возвращался. А я теперь что? Приду и жопу покажу?
– Покажи жопу, – согласился Боунс, почти смеясь и накидывая на развороченную кровать одеяла. Спать ему прошлой ночью пришлось часа два от силы – крылья ломили и не давали. Вот всю кровать и переворочал своей вознёй. – Это всегда можно – Споку жопу показать. Только вот делать с ней ничего не давай.
– Будешь иметь дело с расстроенным Споком, ты, – Джим тоже смеётся… ну так, слабенько. Выглядит так, как будто не спал двое суток. – У меня, значит, только счастье в личной жизни проклюнулось…
– И истощение организма от перетраха на горизонте нарисовалось, ага. А с учётом твоей рабочей нагрузки и того, что ты продолжаешь тренировки, это всё равно что целенаправленно себя убивать.
МакКой проходит к репликатору, забивает заветный код. Джим и сам может сделать, но так с Академии ещё повелось: они с Чеховым обычно сидели и ждали, пока он не отдаст им по большому картонному стакану какао, закрытому и с трубочкой. Вот и сейчас Джим получает в лапы шоколадно-молочный коктейль и расцветает, как кактус в весенней пустыне.
– Всё, сердце твоё утешилось? Вот и дуй отсюда, дай мне отчёты спокойно дописать.
– Сам не ебёшься, так и другие не должны?
Джим захватывает трубочку ртом, поднимается, продолжая невнятно возмущаться. У самой двери, прежде чем выйти, подмигивает только.
И скрывается за дверью.
– Пизделка пуховая, – привычно ругается Боунс, заваливаясь на
