– Я доверяю Боунсу, потому что он – моя семья. А он верит Хану. Чёрт тебя возьми, Спок, ты же сказал, что я – твоя семья! Так докажи это делом, в семьях верят друг другу. И ты мне поверь. Или ты про семью тогда сказал, потому что звучало поэтично?
Репликатор тихо запищал, и Джим обернулся к Споку с кружкой в руке. Смотрелось это, с учётом полного отсутствия на нём одежды, достаточно странно, но Спок слишком поддался злости, чтобы оценивать.
Обоняния коснулся суховатый и яркий запах кофе, заглушая запах капитана.
– Ну, что скажешь?
– Твоя апелляция к эмоциональной стороне...
Джим громко и разочарованно фыркнул, и Спок умолк, чтобы сохранить остатки самообладания. Он помнил реактор слишком ярко. Если бы сам Джим мог помнить его так, возможно, он понял бы.
– Хан нам нужен здесь и сейчас, а не обескровленный и в коме, – продолжил Кирк сухо. – О приказе командования, Спок, знаем только мы трое… Четверо, считая Хана. Ты помнишь это. Мы заслушали его непосредственно у меня в кабинете. А теперь, раз уж ты так печёшься об экипаже, просто подумай. Для остальных ситуация выглядит так: с Ханом произошёл какой-то инцидент. Он был в рамках экспериментов доктора. Остальное – домыслы, в том числе и то, что тебя накачали транквилизатором. И не думай, что я простил это МакКою. Признаю, что в той ситуации другого выбора у него не было, но, Спок, не оставлю так. Я здорово зол, и он это знает.
Джим отхлебнул кофе.
Спок поднялся, выпрямляясь и складывая руки за спиной. Поднял подбородок. Он старался не думать о реакторе.
– Я не стану заострять внимание на том, чем закончилась твоя предыдущая попытка использовать Хана в своих целях. Я лишь напомню тебе, что как первый офицер, имею право оспаривать твои решения.
Джим подошёл к нему ближе, кивнул на чашку в своей руке.
– Кофе будешь? – спросил, улыбаясь.
Спок едва не отпрянул. Ему хотелось хорошенько встряхнуть Джима и заставить услышать доводы хоть так.
– Мой разум находится в оптимальном состоянии и не нуждается в дополнительной стимуляции, – проговорил он сквозь зубы.
– Очевидно, он нуждается в том, чтобы выносить мне мозг в пятом часу утра. Спок, – Джим свободной рукой взял его за подбородок и заставил чуть опустить голову, чтобы их взгляды встретились. Его взгляд был жёстким и прямым. – Ты понимаешь, что снова предъявляешь мне претензии на пустом месте? Возвращаемся на год назад? Хорошо, ты оспорил моё решение, я тебя услышал. Но пока на этом корабле капитан я, а не ты. И моё решение окончательное: Хан останется здесь, под защитой доктора, а значит – и под моей. И я намерен его использовать.
Спок с выдохом перехватил руку Джима и сжал, должно быть, больно, но почти не ощутил этого.
– Ты не осознаёшь, что я испытал, узнав о твоей смерти. Что я ощущал, пока ты умирал за стеклом реактора. Что вело меня, когда я гнался за Ханом. Мне невыносима мысль о том, что твой убийца находится на корабле в том же состоянии разума, что и раньше. Я намерен добиться того, чтобы его здесь не было, и я этого добьюсь.
Сейчас Спок осознал, что стоит, раскрыв крылья, будто желает заключить Джима в их кокон.
– Боунс ухлопает его быстрей, если что-то такое наклюнется. – Взгляд Джима на секунду стал задумчивым, а потом он с явным сожалением оглядел Спока с ног до головы. Усмехнулся, будто не ощущая боли, и Спок разжал хватку на его запястье. – Мы на взводе, рядом разобранная кроватка, я всё равно уже не хочу спать… но мне надо отправить тебя медитировать. Тоска, верно?
– Я отправлю командованию подробный отчёт о…
Спок умолк. В каюте раздался звук красной тревоги.
Ему вторил громкий вой из коридора.
– Вот чёрт, – выдохнул Джим, стремительно оказываясь у тумбочки. В две и пять десятых секунды он успел сделать три вещи: поставить кружку, надеть верхнюю часть форменки (не застёгивая замков) и схватить с тумбочки коммуникатор. – Спок, быстро на мостик!
И тут же включился интерком.
Сулу лежал без сна. Впритык к нему, укрытый собственным крылом, спал Пашка и тихо бормотал во сне что-то на математическом. Мозг юного гения работал даже так, в спящем “режиме”. Спит, дураха. Сулу не давала спать интуиция. Не будешь лучшим рулевым флота без неё.
Пашка пробормотал что-то про “дисперсию газа” и затих, только в плечо ткнулся носом. Сулу снова подумал о семье, которую он оставил на Терре. Если бы там были разрешены полигамные браки... и при условии, что его муж согласился бы на подобное... Выбирать между ними не хотелось. Семья, которую он видел всё реже и реже, на Земле воплощала собой дом. Пашка был всем остальным и даже чуть больше – тем, кто рядом в самые тяжёлые и опасные моменты. И одновременно – самые радостные. То есть – в космосе. Сулу не мог пренебречь какой-то из половин своей жизни, но и собрать их вместе не получалось.
Он беспокойно задремал под возню и бормотание Пашки во сне, но Чехов разбудил его, кажется, через минуту.
– Сулу, – позвал сонно, и Хикару ощутил его горячую ладонь на своей шее, – я опять перегрелся. Давай поговорим.
“Перегрелся” у него называлось состояние, которое обычно люди называли “мозги кипят”. Что примечательно, сам он тоже становился горячим, как будто на этой своей русской печке нагретым. Сулу был не очень в курсе, как работают мозги гениев, но Пашке, что-то обдумывающему и решающему даже во сне, часто требовалось... перезагрузка. Отвлечься на постороннюю ерунду.
– Хорошо, поговорим. – Сулу устроил ладонь между его крыльев, стараясь контролировать тревогу. – О чём?
– Я подумал... на самом деле о модификациях плазмопроводов... но сейчас нет. А что, наверное... Ну в мире же может существовать гигантская зефирина?
– Как силиконовая форма жизни?
– Нет, просто зефирина. Самая обычная зефирина. Скажем... ммм... ванильная?
– Ну, наверное, всё-таки нет.
– Это потому что ты зануда?
– Конечно не потому, что жизни на основе пастилы и ванили не существует.
– А если в теории? Какая ей нужна атмосфера?
– Спроси у кого-нибудь из научников, – Сулу легонько подул ему на разгорячённый лоб. В слабом ночном освещении каюты было видно, что его отросшие кудряхи опять где-то поймали в себя перо. Пашка поморщился и попытался уйти с головой
