Мне нужны были факты, и тогда у меня появится возможность помочь ей. Если же она мне ничего не скажет, единственный путь к этому – снова найти Кэтрин. При этой мысли мне стало сильно не по себе.
Внезапно подувший ветерок вернул меня в настоящее, на лондонскую площадь, где мы сидели с Кэллумом. У меня было чувство, будто я живу в коробке, отдельно от всего; но, разумеется, это было не так. Вокруг суетился Лондон, люди спешили домой, и я неожиданно для себя вновь вписалась в эту картину. Оглядев парк, я увидела облако маленьких огоньков – то были счастливые ауры возвращавшихся домой служащих офисов. Желтые огоньки плясали и мельтешили над их головами, и меня переполняло облегчение, оттого что я снова видела их.
Изможденная, я откинулась на спинку скамейки.
– Я люблю тебя, Кэллум, и мне очень хочется побыть здесь с тобой, но я очень устала и мне нужно мое обезболивающее. Ты можешь пойти со мной домой? Мне нужно попытаться понять еще кучу всего: почему Роб не умер? Что пошло по-другому по сравнению с предыдущим разом?
Лицо Кэллума стало озабоченным:
– Конечно. Я дойду с тобой до станции, а затем отыщу Мэтью – у него могут быть какие-то ответы на твои вопросы, а потом приду к тебе.
– Если я буду хорошо спать ночью, то, может, попробую приехать завтра и встретиться с тобой под куполом.
В зеркале его рука опять крепко обняла меня.
– Невозможно придумать ничего лучше. Пошли, отведем тебя домой.
Сев в поезд, я поняла: дела у меня обстоят еще хуже, чем я сказала Кэллуму – я была донельзя вымотана. Несколько дней меня подпитывали лишь эмоции и адреналин, а теперь и они иссякли. Мне хотелось свернуться в маленький клубочек и заснуть на месяц. К счастью, моя остановка была конечной, и мне не пришлось беспокоиться по поводу того, что я задремлю по дороге. В какой-то момент я проснулась от тычка под ребра и обнаружила, что сплю на плече сидящего рядом пассажира, выглядящего весьма сердитым. Извинившись, я поерзала на своем месте и уселась, прислонившись головой к окну. Я не могла не улыбаться про себя, когда смотрела на ауры людей на проплывающих мимо платформах. Он очень успокаивал, этот странный талант различать ауры, который был также и у Кэллума. Мысли мои затуманились, и я позволила своим векам вновь сомкнуться.
Разбудил меня внезапный пронзительный звонок мобильника, и я не сразу поняла, что моего. У громоздкого старого телефона был поистине дурной звук, и я извиняясь смотрела на попутчиков, пока наконец не достала его из заднего кармана. На этот раз имя на дисплее высветилось.
– Привет, Джош, что случилось?
– Подумал, ты захочешь пораньше узнать о том, что родители уже дома, – очень тихо сказал он.
– О, да, спасибо. В каком они настроении?
Его голос стал еще тише:
– Сложном, я бы сказал. Я поведал им о твоем лице. Но они придут в бешенство, если увидят руку. Ты где?
– В поезде. Думаю, буду дома через полчаса.
– Как твои синяки?
– Я давно на них не смотрела.
– Ну тогда не забудь замазать их.
– Хорошая идея. – Я помолчала: – Спасибо, что предупредил, Джош.
– Всегда пожалуйста. В остальном у тебя все в порядке? Тебя не было целый день.
– Да, все уладилось, хотя на это и потребовались некоторые усилия.
– Ладно. Увидимся. Пока.
Я поизучала незнакомый телефон, отключила звонок и убрала его обратно в карман. Зеркальце было там же, и я быстро огляделась, но, казалось, никто не обращал на меня никакого внимания. Я провела целую вечность, вглядываясь в него прежде, но меня интересовал только Кэллум и не беспокоило то, как выгляжу я сама. Прошло чуть больше недели с тех пор, как Кэтрин отдубасила меня, но мое лицо еще оставляло желать лучшего. Синяки большей частью были зелеными, так что цвет моего лица был довольно неприятным, но большинство болячек уже исчезло. Однако на руке оставался отчетливый след от удара клюшкой для гольфа. Я тихо вздохнула. Джош был прав: мама на стенку полезет, увидев его и поняв, что я утаила данное обстоятельство. К счастью, мои рукава были достаточно длинными и скрывали его целиком.
Когда поезд прибыл на станцию, я порылась у себя в сумке в поисках маскировочного карандаша, но такового в ней не оказалось. Впрочем, состояние моего лица все еще можно было списать на историю с Бисли, и я решила придерживаться ее. Забросив сумку за плечо, я пустилась в долгую дорогу домой.
Надежда
Когда я проснулась утром, Кэллум был со мной – я весь день проспала, а он в это время крепко прижимал меня к себе.
– Не могу поверить, что она сотворила с тобой такое, – выдохнул он, целуя багровые отметины на моей руке.
Я уютно устроилась в его объятиях, ощущая легкие прикосновения его пальцев, пробегающих по моему плечу.
– Не хочу больше думать о ней. Она уехала, и скатертью ей дорожка. Теперь настало время побеспокоиться о нас с тобой.
Он немного отстранился:
– И о чем же мы будем беспокоиться на этот раз?
– Да ни о чем, глупенький. Просто так говорится. Нам не о чем беспокоиться, кроме как о том, что мы находимся в разных измерениях, и это нас немного раздражает, вот и все.
– Ну, похоже, тебе сегодня лучше, – рассмеялся он и снова стал гладить меня.
– Все не так болит, и у меня была хорошая ночь, ведь никто не вторгался в мои сны, – сказала я, потянувшись так, чтобы не сдвинуть с места амулет.
– Логично. Интересно, это на всех так влияет?
– Скольких людей ты посещаешь, когда они спят? Много таких?
– Нет. У меня есть только одна жертва. Очень впечатлительная. В гораздо большей степени, чем ты, – хвастливо сказал он.
– Ну, продолжай. Кто же это?
– Джон Рейлли.
– Какой такой Джон Рейлли?
– Он, моя любовь, – не слишком разборчиво сказал Кэллум, потому что целовал мою шею, – начальник службы технического обслуживания в Святом Павле. Сегодня он проснулся очень обеспокоенный по поводу Золотой галереи и будет настаивать на том, чтобы ее закрыли.
– Ах ты чудо чудное! – просияла я. – А я-то гадала, как ты это устраиваешь!
– Так что тебе, наверно, пора выбираться из постели и отправляться в Лондон, чтобы не терять времени.
– Святая правда. Я не хочу упустить такую возможность. Дай мне десять минут, и я буду готова
