заключает в себе, как это точно установлено, тридцать-сорок граммов золота и сто граммов серебра на тонну, а завод дает по крайней мере сорок тысяч тонн в год…
— Что вы! — замахал руками Кребс. — Сорок тысяч! Сейчас не мирное время. Нам вредят партизаны…
— Вы готовы все свалить на партизан, лишь бы оправдать свою нерадивость! — повысил голос фон Гольц. — Поймите, медь нам нужна дозарезу, нужна военным заводам, фронту, нужна для борьбы с мировым коммунизмом! — Сизые щеки полковника затряслись. — Так и выковыривайте ее из земли, пока есть возможность. И никаких технических усовершенствований! Никаких излишних трат на пройдох, готовых пробраться на рудник под видом химиков и других ученых шарлатанов!
Кребс побледнел. В этих словах ему почудился намек на него самого.
— Какие уж тут усовершенствования, — возразил он. — В лаборатории завода нет даже микроскопа.
— А зачем вам микроскоп? — язвительно оборвал его фон Гольц. — Медь лежит у вас под носом, чуть ли не на поверхности земли. Уж не хотите ли вы обнаруживать холмы и горы медного колчедана с помощью микроскопа?! Итак, — продолжал он, снова взявшись за ручку арифмометра, — если вы отправили в Германию за год ну хотя бы двадцать тысяч тонн меди, то все равно выходит, что вы тут выбрали одного лишь золота, не считая серебра, на сумму…
И фон Гольц назвал внушительную цифру.
— По вашим же документам выходит гораздо меньше, — добавил он сердито, с раздражением, перелистывая бухгалтерскую книгу.
— Вы нашли ошибку? — заглянул через его плечо Шмолка.
— Эта ошибка стоит полмиллиона марок! — рявкнул фон Гольц. — Куда вы их дели?
Он фамильярно похлопал по нагрудному карману совсем растерявшегося Кребса.
— Положили сюда, дружище?
Кребс побагровел.
— Нет, нет, вы, конечно, шутите, герр оберст. Вероятно, тут какое-то недоразумение. Сейчас… — Он напряженно морщил лоб, мучительно что-то соображая.
На самом деле Кребс хотел протянуть время, вникнуть в то, что крылось под грубой фамильярностью фон Гольца. И вот после недолгих размышлений ему показалось, что он понял.
— Зачем нам понапрасну тратить энергию на мелочи? — Кребс заискивающе улыбнулся. — Всегда можно найти средство, чтобы предотвратить возможные нежелательные осложнения.
— Ну, хорошо! Довольно! Я погорячился, — примирительно сказал фон Гольц. — Поговорим об общем положении дел.
Удобно усевшись в кресло, он ободряюще кивнул совсем было перетрусившему фронтфюреру.
— У вас вид, герр Шмолка, не больше чем на пару марок, как говорят наши враги — янки. В чем дело?.. Хотите закурить? Это успокаивает. Вас тревожит положение на русском фронте? Зато итальянский фронт пришел, я бы сказал, в состояние полного застоя. Слышали по радио? Дуайт Эйзенхауэр сообщает, что наступление на Рим проходит «разочаровывающе медленно». И лично вас никто здесь не беспокоит. А вы еще недовольны!
— Как же никто? — взорвался Шмолка. — А партизаны? А Майдан… — и он осекся на полуслове.
— Вы всерьез думаете, что на вас нападут югославские дикари?
Шмолку обескураживал тон фон Гольца: что это? Ирония? Издевательство? Фронтфюрер почувствовал, что горячность и откровенность с его стороны неуместны и даже могут испортить дело. Он спокойнее принялся объяснять положение.
— Мы живем тут, герр оберет, как в осажденной крепости. Эти проклятые партизаны получают от населения больше нужных сведений о нас, чем мы о них. Из наших лагерей берут к ним. Партизанам известен здесь каждый уголок. В любой момент их можно ожидать у наших дверей. Там, в горах, целая бригада этих головорезов!
Шмолка быстро повернулся к окну, за которым синели лесистые горы:
— Вон там!
— Так, так, — саркастически улыбнулся фон Гольц. — То-то вы оплелись в пять рядов колючей проволокой.
— И не зря… — не вытерпел Шмолка. — Только вчера на рассвете мы едва отбили их атаку на Майданпек. Это близко от Бора. И если б меня не предупредили…
— А кто же вас предупредил? — узкие глазки фон Гольца уставились на Шмолку. — Кто? — спросил он сладким голосом.
Фронтфюрер молчал.
— Ну? — совсем тихо спросил фон Гольц. — Вы читали о моих полномочиях в документе? Кто?
— Одно влиятельное лицо.
— Имя?
Шмолка покосился на Кребса.
— Не сейчас… — пробормотал он.
— Хорошо, — согласился фон Гольц и продолжал в прежнем насмешливом тоне: — Что бы ни говорили, а в Боре довольно спокойно и относительно безопасно. И дальше здесь будет так же спокойно и безопасно, — с ударением повторил он.
— Вы в этом уверены? — Шмолка и Кребс переглянулись.
Полковник усмехнулся:
— Вы довольно туго соображаете! Да придет ли Тито в голову мысль нанести какой-нибудь ущерб интересам американцев?
— А причем тут американцы? — не понял Кребс. — Бор наш.
— Пока наш, — подтвердил фон Гольц. — Но мы здесь, к сожалению, временные хозяева. Рудник — собственность анонимного акционерного общества. Акционеры прежде собирались в Париже и делили свои дивиденды, а их генеральный директор как сидел в Нью-Йорке, так и по сию пору сидит там. Ему принадлежит контрольный пакет общества; и я не ошибусь, если скажу, что и сейчас этот директор продолжает извлекать пользу из нашей войны с Россией. Понятно? Бор наш, а заинтересованы в нем по- прежнему американцы, и Тито это хорошо знает. Тут, друзья мои, расчеты большой политики. Тито вас не тронет.
— Дай бог! — облегченно вздохнул Шмолка, бесконечно обрадованный тем, что официальный разговор окончен.
— Прошу вас, герр фон Гольц, — суетился вспотевший доктор Кребс. — Дружеский ужин после серьезной деловой беседы подкрепит наши силы. И мы все, все уладим ко взаимному удовольствию… Я сейчас распоряжусь, — и он направился к двери.
— Вот теперь я смогу сообщить вам кое-что об одном влиятельном лице под кличкой «Кобра» с очень любопытной биографией, — потупив глаза, тихо сказал Шмолка фон Гольцу, беря его под руку…
После ужина, как только Кребс украдкой сунул полковнику «на память» мешочек с чем-то тяжелым, тот заторопился, отказался ночевать, сославшись на неотложные дела.
Шмолка вышел проводить. От вертящихся снежных хлопьев у него запестрило в глазах, ступеньки подъезда, казалось, покачнулись — хмель шумел в голове.
Фон Гольц небрежно откозырял Шмолке в ответ на его прощальные приветствия.
— В Белград! — крикнул он шоферу.
В немногих километрах от Бора, у развилки дорог, одна из которых ведет через Пожаревац к Белграду, а другая на Злот, в долине реки Млавы, стояла уединенная кафана [5]«Три медведя».
В то время, когда происходили описываемые события, посетители заглядывали туда редко. Дороги были малолюдны. Заходили порой лишь старики-крестьяне из ближних сел — посидеть за стаканом сливовицы и разузнать от хозяина кафаны новости, которые мог обронить здесь какой-нибудь случайный путник. Изредка опускались с гор под прикрытием ночи и партизаны — по долине Млавы проходила коммуникационная линия немцев.
