А в юности был Демьян Куденевич среди тех хоробров, что в одиночку против войска выходят.
И сейчас вскочил он легко, мечом крутанул, на Очокочи бросился. Сошлись они в молодецкой сшибке – один клинком рубит, другой когтями рвет, зубищами клацает. Все норовит к груди вострой прижать.
Очокочи еще и пасть все раскрывал – видно, кричать продолжал, пытался страху напускать. Но того Демьян Куденевич не слышал. А вот вонь из его пасти чуял – да так чуял, что едва харч не выпростал.
То-то сраму было бы богатырю.
По кольчуге текла кровь. Страшные когтищи то и дело прорывали ее там и сям, ломали стальные звенья. Сам же Демьян никак не мог удачно ударить – а одного удара ему бы и хватило. Силы рукам не занимать, да и меч добрый, булатный.
Но когти у этого рогатого упыря – не самое худое. Зубы у него пострашнее, то сразу видать. За руку цапнет – так сразу и отхватит. А коли не отхватит, так уж верно отравит – вон смрад какой. Загниет рука.
И вплотную к нему не подходи. Пырнет своим топором на груди – и конец.
А тут еще оказалось, что даже и меч-то эту тварь не берет! Удалось таки богатырю рубануть его, рассечь бок – ан оттуда даже крови толком не выступило!
Видно, и впрямь упырь! Мертвяк оживший!
А казалось, что хуже уже и не придумать.
– М-мак-ма-ма!.. – злорадно заблеял Очокочи. – М-меа!..
Смех этот козлиный Демьян не услышал, но рожу глумежную видел преотлично. Сошлись его брови на переносице. Не любил богатырь, когда в честном двобое насмешничать начинали.
Саданул он мечом сызнова – аккурат в живот вонзил. Аж кишка наружу высунулась.
Сморщенная кишка-то. Черная. И кровь густая на ней, смрадная.
И подыхать Очокочи даже не подумал. Пуще того – рванулся резко, самим собою же клинок защемив, да и вырвал его у богатыря из рук. Остался Демьян Куденевич безоружным.
Будь кто иной на его месте – тут бы и упокой спели. Но Божий Человек не оплошал. Пока не ринулся к нему сей козломорд, пока длилась секунда его злого ликования – шагнул Демьян сам навстречу.
Шагнул – и сунул руку в разинутую пасть.
Да и тут тоже не промедлил. Прежде, чем Очокочи успел сомкнуть челюсти, схватил богатырь нижнюю – и рванул что есть силы!
А сила в его руках таилась немереная. Хрустнуло в башке сатира, треснуло – и осталась нижняя челюсть в длани человеческой. Да еще и с частью гортани, с доброй ее половиной.
Завыл-заголосил Очокочи. Даже его такое проняло, не живого и не мертвого. Заблеять снова попытался, панический вопль свой издать – да выдал только хрип.
– Бллль!.. – чуть слышно пробулькал Очокочи.
В глазах чудища отразился животный ужас. Всю жизнь пугающий всех вокруг, сейчас он сам стал до смерти напуган. С мечом в животе, с оторванной челюстью, он резво отскочил – и припустил наутек.
Так побежал, словно сама смерть за ним гналась.
Демьян Куденевич и дернулся было вдогонку, да проклятый козлище и его ведь тоже крепко потрепал. Всего изорвал, кровь уже в сапогах хлюпает. Еще немного – и кончатся силы у богатыря, рухнет израненным.
А бежит-то Очокочи прямиком к своим. Вон, татаровья уже гикают, кричат что-то истошно – иные уж и навстречу скачут.
Так что богатырь, припадая на одну ногу, потащился в другую сторону. Лошадь его ускакала, возвращаться пришлось пешком.
Тем временем у тиборчан дела шли все хуже и хуже. Солнце зашло за тучу, и блестящие щиты больше не слепили дивиев. А бить их зрячих оказалось стократ тяжелее. По трое и четверо гридней гибло, прежде чем удавалось даже не убить – только повалить одного дивия.
Да и остальные пошли в наступление. Поскакали на русов татаровья, пошли строевым шагом людоящеры. Копья выставили в едином порыве. Наводящий ужас Очокочи более их не сдерживал.
А тут и еще что-то прикатилось! Размером с терем, похожее на огромную голову без шеи! Это несуразное чудище с ревом врезалось в дивиев, а потом и в русичей. Да как принялось кружить, в землю вколачивать пеших и всадников!
Луки и копья его не брали. Застревали в толстенной шкуре, сгрызались страшными пастями. В рвы он тоже не проваливался – слишком здоров был, катался по ним, как по желобкам.
Тугарин стоял на холме, глядел из-под ладони на беснующегося Кобалога – и губы его кривились в холодной улыбке. Людоящеру нравилось смотреть, как бегут теплокровные. Как гонители становятся гонимыми.
– Вперед! – коротко бросил он, первым подавая пример. – Стоптать их!
Глава 21
По небу летели навьи. Безмолвно, как ветер. В облике черных птиц они сигали вниз, оборачивались людьми… хотя какими людьми? Чем-то похожим на людей. Отдаленно.
Пока солнце скрывают тучи, навьи могут ходить и днем. А тучи сегодня будут до заката – да и завтра тоже, и послезавтра.
Уж этим Кащей озаботился. Облака двигались, точно живые – со всех сторон наползали на солнце, прятали его за черным паром. Вздев длань с березовой палочкой, бессмертный царь направлял их. Погонял, как пастух овец погоняет.
Не всегда Кащей был черным колдуном. До того, как стать Бессмертным и засесть в Костяном Дворце, он немало постранствовал и немало всего перепробовал. Вела когда-то и его дорога приключений. Был он бесстрашным воителем, был и славным воеводой. Целые рати водил, бывало, целые царства себе завоевывал.
И теперь он вновь вел рать. Несметную рать нелюдей и мертвецов. Вдали уже показались стены Тиборска, слышны стали звуки битвы. Звон тысяч клинков и свист стрел, гремящие шаги дивиев и грохот катающегося Кобалога.
Выходит, Тугарин все-таки не сдержался. Бросился в сечу, не дожидаясь остальных. Хотя наказано ему было не спешить, не тратить напрасно силы. Не безмерное войско у Кащея.
Хотя в сравнении с горсткой русичей – безмерное. Весь небозем заслонило. Больше воев Кащей привел, чем жителей во всем этом Тиборске – а ведь это еще и не все, основная часть до сих пор только подтягивается.
Глядя на эту прорву, князь Глеб почувствовал, как внутри все леденеет. В сегодняшней битве он потерял уже четверть дружины. Другие три четверти покамест целы, но сколько они продержатся, когда сюда подойдет сам царь Кащей?
– Что делать будем, княже?! – тревожно воскликнул воевода. – Отступаем за стены, к детинцу?!
– Отступаем, – кивнул Глеб. – Но не к детинцу. Там верная смерть. На полудень отступаем. К Владимиру.
– Как к Владимиру?.. – заморгал Самсон. – Это… что… ты что… Глеб Берендеич, ты что говоришь такое?! Тиборск бросить?!
– Если погибнет Тиборск, но сохранится войско – княжество еще можно будет отстоять, – тихо сказал князь. – Но если не останется войска – следом погибнет и Тиборск, и все княжество.
– Но люди-то как же, посадские?! – разинул рот Самсон. – Дети, жены, старики?! Глебушка, голубчик, не погуби!
– Пошли гонцов, воевода, – велел Глеб. – Пусть бегут, что есть мочи, пока Кащей далеко еще. Какое-то
