Лес проснулся (СИ)

его полный ужаса взгляд понял, что он не узнавал меня. – Ефим, чего смотришь? Это же я. Глава 6 О моем коридорном флирте с Вероникой Шабалов узнал в тот же день. Подозреваю, что благодаря пискле. Ее, к слову, звали Мариной. Узнал и ждал меня на дорожке аллеи ведущей к общаге. – Ты с первого раза не понимаешь, значит, – кивнул он, только завидев меня, когда я вышел из-за поворота. И двинулся навстречу. Игорь не собирался вести долгих дискуссий и бить меня начал сразу. В своем воображении я уже представлял этот поединок. Только за сегодня раз пять. В нем я благородно позволял нанести Шабалову первый удар. Уворачивался, выпрямлялся, наносил четкий и правильный ответный “хук”, затем сразу подсечку под колено. Как учил отец. Набрасывался сверху, брал на рычаг плеча и зафиксировав, добивался признания его неправоты и извинений. С благородным ожиданием первого удара все получилось. А вот дальше пошло не по плану, так как увернуться мне не удалось. Бил он необычайно быстро. Метил в челюсть, попал по скуле и у меня из глаз полетели искры. Я впервые понял, что значит это выражение. Шабалов благородством не страдал, так как на руке у него был прозрачный, почти невидимый кастет. Я рухнул на плитки, сенсорный рулон снова упал, закатившись за бордюр. “Он, что? Каждый день с собой в школу кастет носит?” – посетила голову несложная мысль. Дальше думать стало сложнее, так как я получил пинок в челюсть, почувствовав, как ломаются зубы и как это больно. Шабалов опустился рядом со мной, поднял мне голову за волосы, но в глаза нее смотрел. Он вообще не смотрел на меня, а куда-то в сторону. – Постарайся не рассказывать об этом, скажешь – упал. Зачем мне лишние вопросы? И самое главное, зачем тебе лишние проблемы? А они у тебя только начнутся, если сболтнешь. Я опять буду тебя бить. Это первое. Не отпуская голову, он посмотрел по сторонам и продолжил: – Второе. Если ты, чмо лесное, еще раз, хотя бы посмотришь на Веронику, не то, что подойдешь к ней или упаси тебя бог, заговоришь, я буду тебя бить. – Теперь он смотрел в глаза, – ты понял меня? Смотришь на Веронику – я тебя бью. Рассказываешь о том, что я тебя бил, и я тебя снова бью. Поверь, мне ничего за это не будет. Во всяком случае, серьезного. Проверено. Так как? Понял? Происходившее сильно диссонировало с тем, как я представлял себе окончание нашего разговора, поэтому я решил это исправить. Я тоже взял его за волосы, раз ему так удобнее разговаривать и дернул вниз, приложив лицом о бордюр. Руку, которой он держал мою голову, перехватил и переворачиваясь на спину, увлек за собой, зажав между ног. Как учил отец. Шабалов пытался бить меня кастетом, но из того положения в котором оказался, делать это было неудобно. И я, при каждом замахе, тянул руку сильнее. Он ругался. По-черному. Я такого не слышал даже в Игриме, на грузовой станции, где собирались дальнобойщики перед рывком на Павдинский космодром. Ругался и грозил страшными карами. Рычал, брызгал слюной, требовал отпустить. Всегда интересно наблюдать за крайне самоуверенным человеком, которого жизнь впервые поставила в тяжелую ситуацию. Зажала, так скажем. Рычаг локтя крайне болезненная вещь и очень способствует пересмотру некоторых жизненных позиций. И из определенной позиции, и под определенным углом. Особенно если этот угол продолжать увеличивать. Игорек был очень упрямый человек. Он продолжал выть и ругаться долго. Чуть позже он бы, конечно сдался. Долго такого никто не выдержит. Но в своих оскорбления он перешел на мою семью. Да и я был на него зол. И за подлые удары, и за то, что он принадлежал к той породе людей, абсолютно убежденных, что им все позволено и соблюдать нормы поведения, которые я считал элементарными, необязательно. И потом я подумал, что если отпущу его сейчас, то он встанет, отряхнется и наверняка захочет начать все заново. Поэтому я усилил давление. Давил пока не услышал хруст, а потом дикий вопль. Я не стал его добивать, хотя он бы на моем месте, таким благородным бы не был. Сидел на дорожке, в лужице моей крови и выл, баюкая сломанную руку. – Знаешь, а ты можешь рассказывать об этом всем, – нечленораздельно промычал я ему напоследок, подобрал сенсорный рулон и пошел в общагу. Разумеется, скрыть произошедшее не удалось. Не то, чтобы он действительно всем рассказывал, но этого и не требовалось. И так было понятно. Нашу стычку в коридоре видели многие, а к вечеру у одного оказались выбито несколько зубов, а у другого сломана рука. Тут Шерлоком Холмсом быть не надо, чтобы сделать выводы. Допрашивали нас обоих в больнице, куда меня привезла медсестра из общаговского медпункта, а Игорька родители, вместе с ментами. Посадили рядом и стали задавать вопросы. Я коротко объяснил, что неудачно упал и сославшись на невозможность дальнейшего общения, в связи с онемевшим от обезболивания ртом, молчал и беззубо улыбался. Шабалов буркнул, что упал, потом сообразил, что это слишком похоже на мою версию и добавил, что с лестницы. Благородство я не оценил, все равно он сука, но его заявление не усложняло мою жизнь и то хорошо. В больнице на меня с ненавистью смотрела его мать. Сначала молча, потом наговорила многое. Суть такова, что не дело, когда в среду порядочных людей проникает такая шваль, как я. Что-то подобное я уже слышал сегодня пару раз. Она разорялась бы и дальше, но потом Шабалов-старший, прежде молча сидевший и буравивший меня взглядом, буркнул, что она сыну сейчас хуже делает. Перед уходом его отец подошел ко мне вплотную, когда я сидел в коридоре после разговора с ментами. Я головы не поднял. Он постоял несколько секунд и ушел. Придраться было не к чему. Никто заявления не подавал, менты от меня отстали, и я вернулся в школу через пару дней. Первой кто меня встретил, была Вероника. Точнее Марина-пискля, но она довольствовалась ролью свиты и шпионки. Поэтому увидев меня в коридоре, сделала круглые глаза и убежала. Через мгновенье появилась Вероника. Ни слова не говоря, подошла, поцеловала меня в губы и удивленно подняла брови, когда я сморщился. – Болит все, – объяснил