Лес проснулся (СИ)

самое интересное, счет открыт еще до твоего отбытия на Вертажо Эридана. То есть если это подстава, то враги, – это слово он произнес насмешливо, – знали, что именно ты останешься в живых и заранее перевели на твой счет сумму, на которую можно три квартиры в центре столицы купить. Сделано не то чтобы топорно, но с какими-то детскими хитростями. И не потому, что твои новые хозяева идиоты, а больше потому, что не думали, что ты попадешься. Я молчал, не зная, что сказать. Я понимал, что это подстава, но ничего не понимал во всей этой банковской ахинее. – Это, вкупе с показаниями лейтенанта Михаила Ефимцева дает вполне ясную картину случившегося. Неполную, но с перебежчиком Олегом Кузнецовым, еще будем работать. Вопросов много. Но для обвинения, фактов, думаю, достаточно. – Спасибо, товарищ полковник. Суд вызывает генерал-майора космическо-десантных войск Андрея Ефимцева. Мишкин папаша, “старшая сука”, как я прозвал его у себя в голове, вышел, тоже весь при параде. Изрезанное морщинами лицо, хриплый мужественный голос, каким обычно разговаривают главные герои кинобоевиков в профессиональном дубляже. Стал рассказывать про то, как принял запрос по рации, а потом принял решение, а потом принял еще что-то. Я уже толком не слушал, но что-то доблестное. Если до этого я надеялся на то, что суд разберется в случившемся, то теперь снова накатило отчаяние. Я как мог, пытался его отогнать, пытаясь настроить себя на воинственный лад, но вместо воинственности очередной волной, накатывала глухая злоба. Тяжелая, душная, черная. – Больше всего повеселил момент, когда, Кузнецов, якобы змеей задушил террориста. Глупость, конечно. Но видимо очень ему надо было, что-то придумать. Героическое. Хотя сначала было не до веселья. Столько пацанов погибло, и-за этого... – Генерал подумал и выплюнул – выродка. Другого слова не подобрать! Актер! Актерище!! Я даже на мгновение заподозрил, что он ничего не знает о проделках сына. Но потом вспомнил, его двусмысленные приказы по рации и отогнал эту мысль. Знает. А я нет. Я не то, что разоблачить их не могу, я не знаю, что разоблачать?! Я не понимаю, что происходит. Почему духи связали и тащили куда-то Мишку Ефимцева? Почему он пошел со мной выручать ребят, а потом предал? И если Ефимцевы, что младший, что старший, как-то связанны с корпорацией

SCC

, то почему раздолбали их на планете? Такое нельзя было сымитировать. Ядерный удар с орбиты, разрушенная стройка, все это заснято. От наведения на цель, до появления в кадре результатов разрушения, вместо сплошного лесного массива. В этот процесс вовлечено множество людей. Ефимцев просто не смог бы обмануть всех. Наводчика, оружейника, несколько операторов, управленцев ядерного блока, капитана крейсера, в конце концов. Я вслушался, что говорит судья. Заседание, судя по всему, подходило к концу. – Признание подсудимого не требуется, но с учетом обстоятельств, вынесение приговора, откладывается. Чтобы установить степень его вины, необходимы дополнительные следственные действия. Чем и займется департамент военной разведки. Кто и как, из представителей Атлантической коалиции, вышел на Кузнецова, на каком уровне контактировали, что именно он им сообщил? Пока лишь удалось выяснить, что разведгруппа погибла именно из-за его предательства. Я тяжело задышал. Слушать это, было невыносимо. Судья продолжал что-то зачитывать и тут я поймал Мишкин взгляд. Он стоял недалеко и заметив, что я смотрю в ответ, отвернулся и сразу повернув голову к рядом сидящему секретарю, ткнул носом в мою сторону, и я расслышал отрывок сказанного: – ...если бы я знал..., то своими руками. Шкура! На одно мгновенье мною овладело чувство нереальности происходящего. Я решил, что действительно сделал все то, в чем меня обвиняли. Предал, продал, убил. Спектакль, где все на своем месте, и мне даже как-то неловко не подыграть. Длилось это ровно секунду, потом нахлынула очередная волна ненависти и когда судья спросил меня о чем-то, я поднял голову и пошевелил губами, не издав ни звука. – Что? – переспросил судья. Я повторил процедуру. – Что за... неслышно. Силовое поле, что ли? Да нет, нормально работает – судья проверял панель за столом, – что у вас? Я пожал плечами и снова зашевелил губами. – Сейчас сниму, – судья был в затруднении. Ткнул пальцем в сенсорную панель, синеватое поле вокруг стакана пропало. – Что? – спросил он. – Я говорю, что зря генерал-майор Ефимцев не верит в то, как я змеей духа задушил, – равнодушно сказал я. – Я не об этом спрашивал. – А я считаю это важным. – Кузнецов, вас спросили, о том были ли вы... Я повернулся, накинул цепи, которыми были скованны мои руки, на шею Мишки Ефимцева, повернулся и закинув его на плечо, нырнул в стакан. В зале загремело. Кто-то кричал, кто-то отдавал команды. Никакой паники, только дисциплинированная злость. Мишка хрипел в ухо, хватаясь пальцами за металлические звенья у себя на горле. – Это тебе за пацанов, сука! Жри тварь! – шипел я негромко. – Миша! Сынок!! – Конвой! Сюда! Быстро! – А сами, что?! Мужики взрослые стоят. Военные, мать вашу! – кажется, это особист. Надо мной не очень успешно возились, стакан небольшой по объему, но высокий. Выше пояса. Позади стена и скамейки, а дотянутся до меня напрямую, мешал Мишка. Лицо его почернело, язык стал вываливаться. Это последнее, что я увидел перед тем, как мне в лицо ткнул электростеком кто-то из конвоиров. Успело подуматься: “опять по голове”. *** Головная боль стала привычным явлением. Обезболивающее сначала давали свободно, затем перестали, сославшись на инструкции. Хотя думаю, просто мелко гадили и даже догадываюсь, по чьему указу. Мишка Ефимцев, как мне сказали, остался жив, но перелом гортани лишил его речи, и возможно навсегда. Но не это самое худшее. Точнее – лучшее. У него нарушение кровообращения мозга. Что это значит, я не понял, а после моего вопроса, в котором звучала неприкрытая надежа “он теперь всегда дебилом будет?”, мне вообще перестали что-то говорить. Меня не трогали после происшествия в суде больше недели. Не знаю почему. Я ходил по похожей на пластиковый саркофаг, камере, из угла в угол. От одной белой стены к другой. Когда головная боль становилась невыносимой, лез на койку, утыкался лицом в подушку и стараясь не стонать, прятался от яркого света и повторял