Вот бы вернуться в ключевой момент и исправить содеянное! Но где именно та самая точка? В каком году? Кто сделал роковой шаг в неправильном направлении? Есть ли у этого человека имя, или же это не случайный системный сбой, и при любом правителе мы пришли бы к одинаковому исходу?
Одно я знал точно: послевоенное поколение мыслило правильными категориями. Слишком близка была война, чтобы забыть о ней. Люди победили великого демона и чувствовали себя сродни богам. Они и были богами – простые советские люди той эпохи. Мы – карлики по сравнению с ними. Где-то в глубине души у нас есть понимание собственной ничтожности, но мы тщательно скрываем его под маской обыденной насыщенности – сытости. Но это не пир духа, а всего лишь жалкий пир плоти. И мы, как римские патриции, вынуждены за многодневными трапезами снова и снова щекотать себя перышком во рту, чтобы выблевать содержимое желудка в угодливо подставленное слугами ведро, и снова жрать и жрать, насыщая бездонное чрево…
– О чем задумался, лейтенант? – Шельгин тоже закурил. Присутствие троггана он игнорировал.
– Да так, пытаюсь понять, где мы допустили ошибку, в чем прокололись?
– Вы забыли забрать портфель, – внезапно ответил Шельгин, – тогда, в загородном доме.
Я с удивлением взглянул на синий портфель, который примостил на полу у кресла. С ним все было в порядке.
– Не туда смотришь, лейтенант, я говорю про второй портфель. Да вон же он, в углу валяется!
Даже реакции курьера-убийцы в этот раз не хватило. Майор точно выгадал момент. Когда наши взгляды автоматически переместились в указанный угол, где никакого второго портфеля не оказалось, Шельгин плавно шагнул к Слапому и вырубил его электрошокером. Даже толстая шкура рептилии не спасла троггана. Видно, он и сам не ожидал подобного исхода, никак себя не обезопасив заранее, что было на него совсем не похоже. Или здесь, в новой для себя атмосфере, слегка утратил бдительность. Сложно сказать, в чем была причина, но его хваленые рефлексы в этот раз не помогли.
Я попытался было вскочить на ноги, но в руке майора оказался пистолет, недвусмысленно нацеленный мне в лицо. Шельгин бесцеремонно перевернул Слапома лицом вниз и скрутил конечности жгутом – самой обычной кабельной стяжкой, способной выдержать на разрыв до трех тонн – просто и надежно.
– Максимов, не дергайся хоть в этот раз, лады? Мне уже надоело тебя убивать!
– Не понял? – Я подумал было, что ослышался.
– Все ты понял. – Шельгин закончил со Слапомом и кинул несколько жгутов на стол рядом со мной. – Руки стяни себе и лодыжки тоже. Да покрепче, я все равно проверю.
Пришлось подчиниться. Но пленение мало занимало мои мысли, куда больше взволновали слова майора. Что значит – ему надоело убивать меня? Когда это он успел? А если вспомнить его высказывание про мой сгоревший труп, который он лицезрел, то картинка выстраивается совсем печальная. Получается, он убил меня и сжег тело? Но не могли же ребята так просто выдать ему меня без боя? И вообще, как он влез в эту историю, ведь мы старались держать ее в тайне? И главный вопрос: на чьей он стороне?
Хотя на этот вопрос, пожалуй, я смог бы ответить: майор Шельгин всегда исключительно на своей стороне. Он эгоцентрик-одиночка. Мир в себе. Остальные нужны ему лишь для фона либо исполнения его желаний и прихотей, для воплощения идей. В остальное же время окружающие для него попросту не существовали – этакая философия Платона в современных реалиях.
И то, что майор упомянул про второй синий портфель, пусть даже его и не оказалось в комнате, многое объясняло. Если портфель достался ему в той же комплектации, что и нам в будущем, то ума Шельгину явно хватило, чтобы прочесть инструкции, запустить модулятор и воспользоваться остаточной энергией столпа. Ведь столп угас не в одно мгновение, он просто уснул на время, но при помощи модулятора его можно и разбудить. Это означало, что Шельгин захочет повторить опыт Бреже. Вот только сумеет ли он подчинить себе столп? Знает ли он об этом секрете? Ведь если бы он получил хотя бы часть энергии столпа, то не сидел бы в этом кабинете, а крутил бы уже новым миром как вздумается.
Нет, майор, хоть и не дурак, но не совладал до конца с модулятором. Не хватило элементарного опыта и знаний, полученных мною и в 1943 году, и в будущем пятьдесят плюс. Именно поэтому он заманил меня в свой кабинет, надеясь выведать инструкцию по обращению с модулятором, – спрашивать трогганов и айвов об этом он явно не собирался.
Шельгин между тем поднял с пола мой портфель, выудил из его недр модулятор, удовлетворенно кивнул и сунул его себе в карман. Кстати, а кто, собственно, написал эту самую инструкцию, которой воспользовался майор? Кто подложил портфель с модулятором в дом Калины? Кто знал тайну смеси трех кровей, но не использовал ее в своих целях? Кто этот таинственный господин, играющий нами, как ребенок солдатиками? Уж не те ли пресловутые «настоящие хозяева» вмешались в происходящее? Только их здесь не хватало. А ведь где-то неподалеку есть еще и зеленые человечки, до поры до времени держащиеся в тени. Что-то многовато разного подозрительного народа толпится вокруг нашего мира. Пора бы разогнать лишних да навести дома порядок.
– У меня есть формула антиреагента, – сделал я первый заход на торги. – Если надо, могу поделиться с тобой. А дальше уже в массы ее понесешь сам, как полноправный владелец и спаситель человечества да еще пары разумных рас. Как тебе такая перспектива? Ты останешься в веках символом спасения, на тебя молиться будут.
– Не надо мне всего этого, Максимов, – отмахнулся от щедрого предложения, как от назойливой мухи, майор. – Я никогда не претендовал на роли первого плана, но вот закулисное всевластье меня прельщает. Дернул за ниточку – война, дернул за другую – где-то сменился президент. Впрочем, все это мелко по нынешним временам. Управлять некем, людей не осталось. Так что прости, лейтенант, но твой антиреагент мне на хрен не нужен… оставь себе.
Эх, никому формула не нужна, даже Шельгину. И на черта, спрашивается, я таскался за ней в такие адовы временные дебри?
– Что ты с нами сделаешь? – задал я весьма актуальный вопрос.
– А мне и ты особо и не нужен. Хочешь – оставлю в живых. Пожалуйста, тяни свой век до конца. Лет через тридцать, думаю, тут жизнь наладится. Ничего, освоишься, привыкнешь. Или
