Из-за всех этих мыслей, она не могла заметить происходящего с Биргиттой.
И с Айной…
Эльза уже устала проклинать себя за это. Злость покидает ее. Она прислоняется лбом к двери и шепчет, хотя знает, что Биргитта не откроет:
– Пожалуйста, открой…
Прохладное дерево, соприкасаясь с кожей ее разгоряченного лица, действует подобно освежающему компрессу.
Рука Эльзы продолжает стучать.
А потом она слышит приближающиеся изнутри шаги.
И как раз успевает выпрямиться перед тем, как дверь открывается.
Сперва она испытывает облегчение. Даже понимая, что это, скорее всего, не тот случай, она все равно боялась, что Биргитта могла умереть. Или сильно заболеть. Целая неделя без присмотра – большое время для такой, как она.
Но это ощущение быстро проходит – и сменяется другим, сродни страху.
Глаза Биргитты опущены, как обычно, но взгляд рассеянно и испуганно блуждает по сторонам; она издает тихие звуки, раскачиваясь вперед и назад. Они напоминают всхлипывания. Эльза никогда раньше не слышала, чтобы Биргитта плакала.
– Ах, Биргитта, – произносит она, опускает корзинку и разводит руки в стороны, намереваясь обнять бедняжку. Но та издает звук, похожий на жалобный вопль, и бьет Эльзу.
Один удар приходится ей сбоку по голове и отбрасывает назад. Он причиняет ужасную боль, и Эльза чуть не опрокидывается на спину, но ей удается вовремя восстановить равновесие. Она поднимает пальцы к щеке и ощупывает ее. Щека горит, но вроде ничего не сломано, да и кожа не пострадала.
Биргитта уже отступила назад, в хижину, по-прежнему издавая жалобные печальные звуки, но они скорее звучат как раскаяние. Она не хотела причинить вреда Эльзе. И та это знает.
– Прости меня, Биргитта, – говорит она; у нее еще слегка кружится голова. – Я была не права. Мне не следовало поступать так.
Эльза не знает, слышит ли ее Биргитта. Она осторожно приближается к своей подопечной. Ее руки опущены – тем самым она пытается показать Биргитте, что не собирается снова прикасаться к ней.
Ее нельзя трогать. Это было ошибкой. Эльзе это прекрасно известно.
Она поднимает корзинку с едой с земли и смотрит на Биргитту.
– Могу я войти? У меня с собой еда. Ты, наверное, ужасно голодна…
Она старается не шевелиться и терпеливо ждет, пока Биргитта примет решение. Сейчас все дело за ней.
Гиттан пятится чуть назад – как раз настолько, чтобы Эльза смогла протиснуться в дверной проем.
– Большое спасибо, Биргитта, – говорит она вежливо, как если бы бедняжка была одной из старых подруг, пригласивших ее на чашечку кофе, а потом тщательно вытирает обувь о порог, прежде чем переступает его. Ведь из-за дождливого лета Сильверщерн прямо-таки утопает в грязи.
Эльза заходит и оглядывается. К ее удивлению, зловоние в хижине не сильнее, чем обычно, скорее наоборот. Солнечный свет проникает внутрь между тонкими ветками молодого дуба, освещая кухонный стол.
На нем что-то лежит.
Эльза внимательно смотрит на Биргитту, прежде чем решается пройти дальше, но та не выказывает никаких признаков волнения. Похоже, она немного успокоилась. Эльза ставит корзинку на стул, как она обычно делает, и смотрит на поверхность стола.
Это мелки.
Маленькие, дешевые, они из тех, какие используют дети, – и ранее уже явно немало поработали в других руках. Мелки четырех разных цветов: красного, синего, желтого и черного. И лежат посередине стола.
Эльза наклоняется над его поверхностью и ищет, что же нарисовала Биргитта, но не находит ничего. Она обводит взглядом комнату. С тем же результатом.
Однако потом на полу перед ногами Биргитты она замечает слабые следы от испачканной в глине обуви.
В той самой глине, что покрывает землю перед домом Гиттан.
Эльза смотрит на удивительно красивые белые ноги Биргитты, хотя заранее знает, что не они оставили их. Отпечатки слишком велики для нее, и явно от башмаков. Эльзе не верится, что у Биргитты есть хоть одна пара. Бедняжка начинает качать головой и размахивать руками, как только кто-то пытается надеть на нее любую иную вещь, нежели большое бесформенное платье, в котором она ходит с тех пор, как умерла ее мать. Все иное, похоже, не устраивает ее. Эльза даже думать не хочет, чем все закончится, если кому-то взбредет в голову обуть ее хоть во что-то.
– Биргитта, – медленно говорит она и снова смотрит на мелки. Они выглядят так безобидно… Будто кто-то просто случайно забыл их – и скоро вернется за ними. – Кто здесь был?
Эльза хочет, чтобы Биргитта посмотрела ей в глаза и объяснила, откуда в ее доме появились мелки и следы чужих башмаков. Хочет, чтобы та громко и внятно ответила на вопрос. Но Гиттан не может – лишь мычит себе под нос, издавая несвязные, бессмысленные звуки.
И это не могла быть Айна.
Эльза знает это наверняка. Дерзкий, упрямый голос младшей дочери еще звучит в ее ушах; она никак не может забыть сказанные Айной во время их стычки странные слова. Даже не знает еще, откуда они появились, кто вложил их в ее уста…
«Ты не имеешь никакой власти надо мной. Я – одна из избранных Господом. Ты не можешь ничего приказать мне, и у меня сейчас хватает иных дел, нежели заниматься каким-то монстром».
Раньше Эльза никогда не била своих детей. Даже не замахивалась на них в гневе. Ее руки всегда служили для утешения, для облегчения страданий, для сотворения добра…
Но у нее до сих пор горит ладонь, которой она дала пощечину Айне.
Однако не упрямство дочери, или ее злые слова, или звук удара, раскатившийся эхом по комнате, врезались в память Эльзы.
Ей прежде всего запомнилось, как сверкнули красивые темные глаза Айны, когда она медленно подняла руку к своей щеке и уставилась на мать. И выражение триумфа в них.
У Эльзы тяжело на душе.
Биргитта снова начала раскачиваться вперед и назад. Она поднимает ногу, ставит ее на высохший след от башмака и растирает его так, что на полу остается лишь коричневатое пятно пыли.
И тут Эльза замечает темные пятна на ее шее, порой проглядывающие среди длинных волос. Они напоминают следы от пальцев.
Издалека до нее также доносятся слабые звуки голосов сотен людей, поющих хором.
Началась вечерняя молитва.
Сейчас
Я открываю дверцы шкафа и изучаю, что находится внутри. И тут тоже ничего годного в пищу. Только ссохшиеся бумажные пакеты с молоком и мумифицировавшиеся за долгие годы овсяные хлопья, маленькая железная банка с пряностями
