– Но это лучшая зацепка, какая у нас есть, – не сдаюсь я. Смотрю на других. – Мы должны проверить, по крайней мере.
– Это ничего не меняет, – возражает Эмми. – Я понимаю твои чувства, но это не играет никакой роли. Мы уже проголосовали, и нам безопаснее оставаться здесь.
Смотрю на наших мужчин. Роберт поджал губы. Макс избегает моего взгляда.
Она права. Все они правы. Я ощущаю это на себе – и меня тоже тяготит страх, сжимает сердце своей стальной рукой… Я с огромным удовольствием осталась бы, уступила их разумным доводам. Сама пересмотрела массу фильмов и прекрасно представляю, что происходит с тем, кто покидает безопасное убежище и прется в темный лес или населенный призраками дом. Или заброшенную школу…
Однако, что бы они ни говорили, меня не отпускает чувство вины. Мне невыносимо знать, что близкий человек находится совсем рядом, в полном одиночестве, напуганный до смерти; бездействовать, когда он нуждается в моей помощи.
– Тогда пойду одна, – говорю я.
Солнце колет мне глаза. Я поворачиваюсь и шагаю мимо Макса назад, в церковь.
Сейчас
Моим глазам требуется несколько секунд на привыкание к церковному полумраку, и за это время я успеваю удариться бедром об одну из скамей. Грубо выругавшись, что на самом деле для меня нехарактерно, продолжаю путь. Там, внутри, тепло, неподвижный воздух уже прогрелся от солнечных лучей, пробивающихся внутрь сквозь растрескавшиеся стекла. Я закрываю дверь за собой, сажусь на один из стульев и закрываю лицо руками. Пытаюсь дышать медленно и глубоко. Вдох и выдох.
Справлюсь ли я?
Я должна. Пусть и нахожусь не в лучшей форме, испытывая постоянный стресс. Тот звук из рации постоянно отдается эхом в моей голове. Нечеловеческий, ни на что не похожий вопль.
Скорее всего, его издала Туне, кому же еще… И она же находилась в автомобиле. Если там действительно кто-то был… Да, голос вроде бы другой, но он вполне мог принадлежать ей. А что? Ведь Туне, которую я знаю, пожалуй, имеет мало общего с той Туне, которая прячется сейчас где-то в городе…
Но в конечном итоге это не играет никакой роли. Мне надо идти туда. Если есть хоть один шанс, что она там, я просто обязана найти ее.
Когда открывается дверь, я тихо спрашиваю:
– Ты хочешь составить мне компанию?
Я ожидаю услышать голос Макса. Думаю, что он скажет «нет». Не получив никакого ответа, поднимаю взгляд.
Эмми уже успела закрыть дверь за собой. Она смотрит в окно, в направлении кладбища. Солнце, подобно опытному визажисту, затушевывает своими лучами следы усталости, грязи и возрастных изменений на ее лице.
– Ты не сможешь помешать мне пойти туда, – говорю я ей, хотя сама где-то в глубине души надеюсь, что она сумеет сделать это.
– Да нет, – отвечает Эмми. – Я, конечно, смогла бы. Если б попыталась.
Ее самоуверенность сильно задевает меня; страх отступает на второй план, его место занимает злость.
– У меня не укладывается в голове, как ты можешь оставаться сейчас здесь, внутри, – говорю я ей. – Если б ты не уехала, этого не случилось бы, ты же понимаешь? Если б ты находилась здесь, как якобы намеревалась, Туне никогда… никогда…
– Я знаю, – перебивает меня Эмми резко. – О’кей. Я знаю. Знаю.
От удивления я не могу произнести ни слова.
– Ты ведешь себя так, словно одна из всех нас волнуешься за Туне, – продолжает она, лишь сейчас переводя взгляд в мою сторону; ее глаза мерцают зелеными огоньками. – Как будто ты единственная здесь, у кого есть чувство ответственности и обеспокоенности. Неужели трудно понять, как это обидно для остальных? – Разводит руки в стороны. – Все хотят быть героями, Алис! Все хотят мчаться куда-то и спасать всех и вся, но это не кино! Не одна из сказок твоей бабушки! Да, сейчас мы в Сильверщерне, но это вовсе не означает, что нам известно, чем закончится эта история. Туне взорвала наши машины. Если верить тебе, у нее нет склонности к насилию, но она больна. Я готова согласиться, что она не контролирует свои поступки, но ты понятия не имеешь, на что она способна в таком состоянии! Как, по-твоему, все произойдет? Ты поговоришь с ней ласковым голосом, обратишься к тому доброму началу, которое осталось в ней, – и психоз, как по мановению волшебной палочки, пройдет и она снова станет здоровой? Так не бывает!
Эмми машинально проводит пальцами по волосам. Я встаю со стула и открываю рот, собираясь ответить, но она успевает раньше меня.
– Я пытаюсь оставаться прагматичной, Алис. Стараюсь быть взрослой. Кому-то ведь надо быть такой, да? Жить в реальности, а не в мире иллюзий.
– Да, – выдавливаю я из себя вместе со всем ядом, накопившимся за семь лет, прошедших со времени нашей размолвки. – Прагматичной и взрослой. Ты же всегда такая? Не стоит ни за кого бороться. Напрягаться. Пытаться спасать других. Лучше сдаться и просто идти своей дорогой.
Эмми таращится на меня.
– О чем ты, черт побери, говоришь?
– Я знала, что поступаю неправильно, – цежу я, устало смеясь над собой. – Сама во всем виновата и понимаю это. Знала ведь, какая ты. И все равно попросила тебя участвовать в проекте. Я боялась, что ты будешь работать спустя рукава – в моем понимании ничего хуже и быть не могло. Я в курсе, что тебе наплевать на мой фильм, и это я могла стерпеть. Но когда ты пытаешься заставить нас бросить…
Мой голос срывается; я трясу головой, пытаюсь продолжить, но связки подводят меня.
– Ведь именно этим ты обычно и занимаешься, не так ли? Бросаешь людей, когда более всего нужна им. Не понимаю, чему я, собственно, удивляюсь. Однако ты не заставишь меня, Эмми. Не заставишь стать такой, как ты.
Я вроде как облегчила душу, высказавшись, и должна чувствовать себя соответствующе. Но ощущаю лишь усталость, усталость и печаль. Только проведя по глазам тыльной стороной руки, понимаю, что плачу.
– Значит, ты у нас помнишь всё? – хрипит в ответ Эмми.
Качая головой, я шепчу:
– А что, по-твоему, я должна помнить? Пожалуйста, расскажи мне. Просвети меня, какова она, реальность. Ты же всегда хорошо разбиралась в подобных вещах. Умела объяснить мне, что все мои ощущения ошибочны…
Эмми смотрит на меня, и ее глаза блестят; заметив это, я резко замолкаю.
– А как, на твой взгляд, мне тогда следовало поступить, Алис? – спрашивает она. – Ответь. Поведай мне, что еще я могла сделать. Я старалась изо всех сил. Я любила тебя, Алис…
Ее губы дрожат, когда она произносит это.
– Ты была мне как сестра. Знаешь, какую боль причиняло видеть тебя такой? Как ты довела
