Пусто.
Не говоря больше ни слова, мы проверяем другие классные комнаты. Они почти одинаковы и отличаются лишь учебными пособиями на стенах. Дойдя до последней комнаты, Эмми останавливается в дверном проеме.
Я собираюсь спросить, в чем дело, но потом, заглянув через ее плечо, вижу: кто-то двигал стулья и опрокинул парты. Один стул полностью превращен в обломки. Я почти на сто процентов уверена, что с ним было все в порядке, когда я в первый раз приходила сюда.
Эмми заходит в комнату, делает по ней несколько шагов; останавливается возле разломанного стула, потом поворачивается лицом к стене. Проследив за ее взглядом, я вижу там пятно. Оно темное и неровное, выглядит коричнево-красным на фоне голубой краски. Кровь… И, похоже, свежая. Пятно еще не почернело, как это происходит с кровью, когда она по-настоящему старая.
Мне становится не по себе. По коже пробегает холодок.
Что она сделала с собой?
Воображение рисует страшную картинку: Туне, с пустыми глазами, размазывает по стене кровь, бьющую фонтаном из открытой раны на лодыжке. Мне с трудом удается избавиться от нее. Эмми поворачивает голову и смотрит на меня. Я как можно сильнее сжимаю зубы и лишь киваю. Никто не произносит ни слова, но мы сбиваемся плотнее. Стараемся не наступать на стекла, усыпавшие пол, и идем как можно тише. Не слышно никаких иных звуков, кроме нашего собственного напряженного дыхания.
В классах с другой стороны прохода вроде бы ничего не изменилось. И все равно мне кажется, что я что-то замечаю. Что кое-где стекла на полу лежат так, словно кто-то уже ходил по ним. Их отдельные фрагменты будто раздавлены на мелкие кусочки и впились в покрытый некрасивым зеленым линолеумом пол. А часть из них сдвинута в сторону в кучки, и они оставили на нем еле заметные царапины.
Я ничего не говорю другим. Меня терзают сомнения.
Вернувшись к ведущей наверх лестнице, мы останавливаемся перед ней. Дыра, в которую провалилась Туне, большая и находится прямо посередине. В остальном лестница по-прежнему выглядит прочной, но брешь в ней трудно обогнуть.
– Я вперед, – говорю. – Я уже проходила здесь раньше. Вам необязательно подниматься со мной. Я все пойму.
Эмми качает головой.
– Первой пойду я, – заявляет она. – Я самая маленькая и легкая, лучше идти мне.
Мы с Робертом начинаем протестовать, но Эмми перебивает нас.
– Признайтесь, – говорит она. – Вы же знаете, что я права.
Снова гляжу на лестницу. Ступеньки широкие и ровные, и вообще она выглядит нормальной – за исключением небольшой части, где произошло обрушение.
– Если ты будешь держаться ближе к краю… – говорю я с сомнением.
– Мы сделаем это все вместе, – перебивает меня Эмми. – Идите по моим следам. Как ходят по минному полю. – Она быстро завязывает волосы узлом на голове и кивает нам. – О’кей, следуйте за мной.
Потом пробует – ставит ногу на ступеньку и переносит на нее вес своего тела. Ступенька даже не трещит.
Эмми крепко берется за латунные перила, прикрученные болтами к стене и явно гораздо более надежные, чем сама лестница, и начинает осторожно подниматься вверх. Я медленно иду за ней. Несмотря на довольно низкую температуру воздуха, у меня потеет шея. Я представляю, как дерево проваливается подо мной… Впрочем, пока беспокоиться вроде не о чем.
На отрезке с дырой тоже все гладко, но я все равно не спускаю с нее взгляда. Краем глаза вижу, как позади меня с напряженным лицом и сжатыми зубами ступает Макс, а за ним – Роберт с наморщенным лбом.
Эмми идет на два шага впереди меня. Я поднимаюсь на две ступеньки над опасным участком; до второго этажа мне остается еще пять – а ей, соответственно, три. Поворачиваю голову назад, собираясь предупредить наших мужчин быть осторожней, поскольку они значительно тяжелее меня и Эмми. И тут же мой голос тонет в страшном грохоте.
Когда из-под ног исчезает опора, я на долю секунды зависаю в воздухе, и в моей голове проносится тысяча несвязных мыслей. В какое-то мгновение мне кажется, будто я пытаюсь бежать вперед по воздуху; стараюсь ухватиться за находящиеся передо мной ступени, но они тоже исчезают, и я падаю.
Слышу, как кто-то издает короткий удивленный хриплый крик – не знаю, я это была или кто-то другой. А потом мое тело ударяется спиной о пол с такой силой, что у меня перехватывает дыхание и перед глазами все чернеет.
Затем несколько секунд я вижу только белую точку перед собой. Дышать. Мне надо дышать. Легкие не хотят работать, грудная клетка словно окаменела. Я задыхаюсь, пытаюсь хватать открытым ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, – и постепенно он начинает поступать в меня. Я стараюсь с удвоенной силой, пока горло не раскрывается и грудная клетка не приходит в движение.
Тогда я перекатываюсь на бок, и меня рвет слюной и медом, сладким и водянистым.
До меня медленно доходит, что я лежу, мучаясь от боли в груди, под обломками лестницы. Надо мной потолок с растрескавшейся белой краской; с ног до головы меня покрывают мелкие обломки лестницы, еще недавно казавшейся нам довольно прочной.
Я боюсь смотреть в сторону остальных, но все равно вынуждена сделать это. С трудом сажусь и оглядываюсь.
Макс лежит где-то в метре от меня на животе; он поднимается на локти и колени с лицом, перекошенным гримасой боли. Из носа у него тонкой струйкой течет кровь; она сбегает вниз по подбородку и капает на пол, где уже образовалась маленькая алая лужица. Роберт лежит на спине с одной вывернутой ногой – и не шевелится. От волнения у меня резко подскакивает пульс, но затем я вижу, как его грудная клетка приподнимается и он тихо стонет.
Я оглядываюсь.
Макс. Роберт.
Где Эмми?
Сейчас
Роберт перекатывается на бок и снова тихо стонет. Макс уже сел и вытер нос, размазав кровь по лицу. Он хлопает глазами – еще не вполне пришел в себя от шока.
– Эмми! – ору я. Мой крик несется к потолку, но голос еще слишком слаб, чтобы он мог разнестись далеко.
Может, она упала у входа?
Я ползу по обломкам потемневшего дерева, по каменному полу к входной двери, надеясь и одновременно боясь увидеть ее там. Пусто.
Теперь мне удается набрать полные легкие воздуха, и я снова кричу:
– ЭММИ!
И тогда наконец я слышу ее голос – сверху, очень тихо:
– Здесь. Я здесь.
От облегчения, волной нахлынувшего на меня, я на время забываю о мучительной боли в спине.
– Эмми! Где… Где ты?
Проходит несколько
