Я уже собираюсь пинать шкаф ногами, пока тот не развалится, но в итоге мне удается обуздать себя. Он довольно прочный, и я понимаю всю бессмысленность такой затеи. Вместо этого направляюсь к письменному столу и, оттолкнув в сторону стул, сажусь на корточки и начинаю вытаскивать ящики, один за другим.
В первом ничего не нахожу. Он пуст, если не считать ручки и маленькой, незнакомой мне монеты.
Чтобы вытащить второй, приходится постараться. Он подается с трудом, словно этому что-то мешает. И, как оказывается, набит под завязку. В основном старыми картонными папками, коричневыми и шершавыми. Все они полны бумаг и подписаны аккуратным угловатым почерком.
Я беру верхнюю из них.
КРИСТИНА ЛИДМАН.
Я автоматически открываю ее.
Мой взгляд несколько секунд равнодушно скользит по содержимому папки, пальцы перебирают идеально сохранившиеся прямоугольные полароидные снимки.
Потом меня начинает душить истерический смех. Он рвется наружу, и я закрываю рот ладонью, пытаясь подавить его. Смех просачивается сквозь пальцы, и мне даже страшно подумать, что случится, если я уберу руку. Если я выпущу его на волю.
Это наконец произошло.
Передо мной та самая возможность подняться на новый уровень, которую я искала. Действительно пропуск в новую жизнь.
Но я и представить не могла, какую цену мне придется заплатить за нее.
Тогда
Она слышит странный звук издалека.
Он просто ужасен; его будто издает животное, страдающее от невыносимой боли. Душераздирающий глухой рев, который вряд ли может быть исторгнут из человека.
Эльза слышит, откуда он исходит.
Из хижины Биргитты.
Дагни немного сбавила темп и оглядывается вокруг, она вся раскраснелась и тяжело дышит.
– Это началось где-то час назад, – говорит Дагни, как бы отвечая на вопрос, который Эльза так и не успела задать. – Сначала я решила, что у Гиттан один из ее обычных приступов, но потом ей становилось лишь хуже. А когда стало вот так, я подумала, что лучше позвать тебя.
Эльза кивает. У нее пересохло во рту, сердце выбивает барабанную дробь, но она все равно выдавливает из себя:
– Ты правильно поступила. Спасибо.
Дагни никогда не помогала ей с Биргиттой, и даже не заикалась по этому поводу, но Эльза все равно по-настоящему благодарна, что она пришла к ней. Дагни – одна из немногих нормальных людей, еще оставшихся в городе.
Эльза знает, что случилось бы, если б сторонники пастора пришли первыми.
Пожалуй, они уже в пути.
Эльза останавливается перед дверью.
– Биргитта, – кричит она громко.
Бедняжка не отвечает. Рев на время затихает, но вскоре возобновляется с новой силой. Для обычных ритуалов времени нет. Эльза распахивает дверь.
Биргитта лежит, свернувшись калачиком на кровати, с прижатыми к промежности руками, спиной к двери, с закрытым волосами лицом. Сейчас издаваемые ею звуки напоминают скорее жалобный плач. Всё вроде на своих местах. Стол стоит где обычно, стулья каждый со своей стороны от него. Корзинка находится там, где Эльза вчера оставила ее.
Это не приступ. Ничего не разбито. Биргитта, похоже, не злится и не нервничает. Она даже не заметила, что кто-то вошел.
– Биргитта? – зовет Эльза.
Всхлипывания прекращаются, и наступает тишина. Ее подопечной явно страшно.
– Биргитта, я могу подойти? – осторожно спрашивает Эльза. – Это Эльза.
Биргитта не отвечает; она лежит абсолютно неподвижно.
Эльза подходит сбоку, чтобы не испугать ее. Она стоит рядом с Биргиттой минуту или около того. Теперь та снова начинает издавать звуки. Они напоминают тихое рычание. Эльза видит, как Биргитта обхватывает себя руками, как она прижимает голову к груди. В слабом свете, падающем из окна, трудно что-то разглядеть, и Эльза, щурясь, немного подается вперед.
Край свободного коричневого платья Гиттан потемнел. Похоже, она обмочилась.
– Биргитта, – говорит Эльза и кладет руку ей на бок.
И тогда она чувствует это.
В ужасе отдернув руку, делает шаг назад. Биргитта еще больше сжимается в клубок и начинает громко стонать.
– Что с ней? – спрашивает Дагни за спиной Эльзы. Взволнованная, она ждет в дверном проеме.
Эльза качает головой. Сейчас она видит перед собой лишь темный силуэт Биргитты и слышит только ее жалобное стенание.
Снова наклоняется над ней. Как она не сумела понять, что происходит? Почему ничего не разглядела?
Но ведь это невозможно было представить. Просто немыслимо. Этого не могло быть.
Эльза кладет руку ей на живот. И чувствует, как мышцы под ее ладонью напрягаются и снова расслабляются.
– Дагни, – говорит Эльза своей спутнице. – Биргитта вот-вот родит. Нам надо доставить ее к Катарине.
Она произносит это, к собственному удивлению, очень спокойно. Биргитта вроде не должна понять ее, но это каким-то образом происходит, поскольку Эльза слышит за спиной удивленный вздох.
– Но как… – мямлит Дагни.
Эльза лишь качает головой. Затем протягивает руку и гладит Биргитту по мокрым волосам. В обычном случае бедняжка пришла бы в бешенство от чужого прикосновения, но сейчас она напрочь не реагирует на него.
Ее голос снова начинает набирать силу. Каков промежуток между схватками? Уже невелик… Самое большее четыре-пять минут. Времени почти не осталось.
– Этого я не знаю, – говорит Эльза. – Но у нее уже отошли воды. Нам надо спешить.
Сейчас
Я все еще сижу на полу, когда Макс входит в кабинет медсестры.
– Алис? – говорит он; сейчас его голос не дрожит.
– Я здесь.
Я держу фотографии в руке. На верхней из них остался отпечаток моего большого пальца; он явно виден на глянцевой поверхности.
Свет, падающий в комнату с улицы, уже начал меняться, становиться теплее и мягче. Он пытается проникнуть во все углы комнаты и заставляет блестеть осколки стекол, оставшиеся в оконных рамах. Когда я поднимаю глаза на Макса, он кажется мне красивее, чем выглядел в резком свете утреннего солнца, несмотря на глубоко посаженные ввалившиеся глаза, рану на подбородке и грязную одежду, болтающуюся на его худом теле, как на вешалке.
– Посмотри, – говорю я апатично и протягиваю ему обнаруженные мною снимки.
Их всего четыре. Два резких, два мутных. На них новорожденный ребенок. На первых двух видно, что его уже вытерли, но следы чего-то темного по-прежнему заметны на пухлых ручонках и одной маленькой полной ножке. На одном из четких снимков малыш голый и снят сверху. На втором он находится в объятиях Эльзы, чье лицо видно вплоть до линии волос. На этой фотографии она где-то на тридцать лет старше, чем на той, которую оставила мне бабушка. Глаза у нее запавшие, рот еле выделяется на бледном лице.
Примерно так сейчас выглядит Макс, если присмотреться. Да и я наверняка тоже.
– Кто это? – спрашивает Макс слегка растерянно. Он стоит за моей спиной; его тень падает на меня, когда он наклоняется посмотреть снимки.
– Кристина Лидман, – объясняю я. – Биргитта Лидман была матерью ребенка, найденного в
