Меня ужасает то, что с ней сделали. Что люди считали ее силу порождением тьмы и не замечали даров, которые она им преподносила, вместо этого пытаясь контролировать ее. Что человек, который годами мучил ее, каким-то образом заставил полюбить себя.
Ее контроль над телом слегка ослабевает, и я падаю на четвереньки, пытаясь восстановить дыхание. Коул подходит ближе, и я чувствую, как от этого напрягается Цзюнь Бэй. Она не собирается останавливаться. Она слишком рассерженна. А возможно, в чем-то и права. Возможно, человечество слишком истерзано, чтобы начать жить дальше, и слишком чудовищно, чтобы обрести бессмертие. Возможно, нам нужно поменять свою точку зрения и отказаться от прошлого, стереть из ДНК наследие нашей жестокой истории.
Но я не стану тем, кто это сделает.
Не стану оружием, от которого пострадают миллиарды людей. Я хватаю один из кабелей, тянущихся вдоль стены, и выдергиваю его из терминала. Он искрится и щелкает от электричества, когда я подтягиваю его к себе ближе. Цзюнь Бэй это замечает и с рычанием борется за контроль.
Но уже слишком поздно.
– Мне жаль, – говорю я им обоим, а затем прижимаю искрящийся кабель к разъему в задней части черепа.
Глава 43
Тьма медленно выпускает меня из объятий. Единственная искорка света превращается в тлеющий уголек, а затем расцветает и приумножается в темном городе моего разума. Чувства постепенно возвращаются ко мне – тихие звуки, дуновение ветра на коже, ровный стук моего сердца в груди.
Я проснулась. Я жива. Мысль взлетает ввысь, словно стая птиц. До меня доносится чье-то тяжелое дыхание. Нет, не чье-то, а мое, потому что с каждым вдохом ребра простреливает боль. Надо мной колышется черная ткань, а горячий воздух пустыни царапает сухие губы. Я лежу на раскладушке в незнакомом месте. Осознав это, тут же пытаюсь сесть, но мир наполняют серебряные искры.
– Полегче, полегче.
Перед глазами появляется лицо девушки. Гладкая смуглая кожа с тонкими полосами на шее, как у фарфоровой куклы. Хакер с рынка. Рэйн.
Я поднимаю голову и оглядываюсь по сторонам. Я лежу на раскладушке в тканевой медицинской палатке посреди раненых и перевязанных генхакеров и солдат. Створки шатра открыты, и через них залетают далекие крики голубей и обжигающий, сухой воздух пустыни. Что-то обмотано вокруг головы. Это пластиковая повязка, скрывающая большую часть моего лица. Я поднимаю руки, чтобы прикоснуться к ней, но Рэйн хватает меня за запястье, скользя пальцами по манжете.
– На твоем месте я бы не стала этого делать, – говорит она. – Твое лицо на всех экранах.
Я пытаюсь сесть, но перед глазами все плывет, а к горлу подкатывает тошнота, но стоит отдышаться, и мне удается выпрямиться и даже свесить ноги с кровати. В углу палатки установлен экран, на котором виднеется лицо Новак. Рядом с ней проигрываются видеоролики – кобальтовые облака трифаз, беспилотники, парящие над городами по всему миру. В одном из них снято, как Лаклана ведут по тоннелям Энтропии с девушкой на руках. Она без сознания, и у нее мое лицо.
– Ты очень долго не приходила в себя, – говорит Рэйн. – Примерно дня два. И я периодически проверяла тебя.
– Что случилось?
В мыслях полная сумятица и бардак. Я помню взлом, электрический кабель и темноту, которая последовала за ударом. Я поднимаю руку к затылку, чтобы проверить, насколько большая рана, но поверх разъема приклеена марлевая повязка.
– Ты сходила с ума от боли, – говорит Рэйн. – Потребовалось несколько человек, чтобы стабилизировать тебя. Мы решили, что будет лучше, если ты спрячешься. Сейчас опасно высовываться.
– Что происходит?
– Ну, у нас есть вакцина, – говорит она. – Правда, никто не знает, сколько она продержится – вирус перекинулся на птиц, – но, судя по всему, людям код помогает. Вот только это останавливает людей в бункерах от восстания. И даже были нападения с обеих сторон. Все говорят, что грядет война. Некоторые люди считают, что это дело рук генхакеров, а кто-то винит «Картакс». И больше никто никому не доверяет, особенно после стирания.
– С-стирания? – кашляя, переспрашиваю я.
Горло пересохло от сухого воздуха, и мой голос дрожит от усилий, которые требуются, чтобы заговорить.
Рэйн тянется к фляге, стоящей возле койки, и отвинчивает крышку.
– Не переживай сильно, если не сможешь вспомнить ничего из того, что случилось за последние несколько месяцев, – говорит Рэйн. – Никто не может. Не знаю, чьих это рук дело, но все, у кого стоит панель в руке, осознали, что не так хорошо контролировали ее, как они считали.
Я медленно выдыхаю, стараясь разогнать туман в голове. Мои воспоминания не пострадали, но, кажется, не стоит говорит об этом Рэйн.
– Где мы? – вместо этого спрашиваю я.
– В зоне амнистии, – отвечает Рэйн. – В часе езды от Энтропии. – Она кладет мне в руку черный чип памяти. – Это даст тебе доступ к панели управления «Комоксом», который стоит на краю лагеря. На твоем месте я бы где-нибудь спряталась. Ты не сможешь носить эту повязку вечно.
– Спасибо, – благодарю я, сжимая чип в ладони и пытаясь собраться с мыслями. – Почему ты помогаешь мне?
На лице Рэйн появляется грустная улыбка.
– Я задолжала твоей матери одну услугу, которую не успела вернуть до ее смерти.
Слова тяжелым грузом обрушиваются на меня. Я сжимаю руки в кулаки и пытаюсь унять боль, которая разрастается во мне при упоминании смерти Регины. У меня почти не было времени узнать ее получше. Я бы многому могла у нее научиться, но оказалась недостаточно быстрой и сильной, чтобы спасти ее.
Но я не позволю подобному повториться вновь.
Я снова перевожу взгляд на экран. Там показывают, как стая голубей парит над пустыней, оставляя после себя след из перьев. Вирус все еще неуправляем, и теперь у него есть миллионы новых хозяев. Не знаю, сколько еще у нас есть в запасе времени, пока он мутирует и вновь перекинется на людей.
