– Он и не звонил, – сказала я.
– Гарри сказал, что говорил с ним.
Мой рот раскрылся, но звуков не было. Почему Кэллам знал это, а я – нет?
– Почему он не звонил мне?
– А ты бы ответила? Или его ждал бы автоответчик? Ты бросила бы трубку? Или поговорила бы? Дала бы ему хоть слово сказать? – он загибал пальцы.
– Да, да. Ты уже все доказал четыре пункта назад, – я вздохнула, зная, что он прав. Я бы не ответила, если бы папа позвонил мне. Я не хотела говорить с ним. Но у меня был на то миллион причин.
– Так дело в твоем папе, – он сцепил ладони. – В чем еще?
– Во всем.
– Мороженое? Бабочки? Солнечные дни? Лютики? – он снова загибал пальцы.
Я оглянулась и скрестила руки.
– Ты ужасен.
Он улыбнулся шире.
– Рад помочь.
Я расхаживала.
– Я переживаю из–за запястья Гарри. Я переживаю из–за мамы, и не знаю, останется ли эта ее новая версия. Я переживаю, что туристы, Бен и другие вожатые не будут доверять мне после вчерашнего. Я переживаю из–за экзаменов, и я переживаю, что не смогу быстро бегать из–за всего стресса и отвлечений. Я переживаю из–за денег, что коплю на машину, и что я не смогу попасть в колледж. Я переживаю, что буду одна потом, и Гарри останется один… и мы не справимся.
Я могла продолжать, но не хотела звучать еще слабее.
– Много переживаний, – сказал Кэллам.
Я вскинула бровь.
– Неужели?
Он вдохнул.
– Но нет смысла переживать из–за того, что может и не произойти.
Он был прав, конечно, но это не меняло моих ощущений. Трата энергии и времени или нет, но я переживала из–за всего этого.
И я продолжила:
– Я переживаю из–за нас.
Я посмотрела на него, а он не был удивлен. Он сложно ждал, пока я это упомяну.
– Что тебя тревожит? – спросил он, топая по земле перед собой.
Я подошла ближе, а потом опустилась рядом с ним на дорожке. Я притянула к себе ноги, как он, и старалась не замечать притяжение. Мы были близко, но я хотела быть ближе.
– Что подумают люди, – начала я. – Что будет в конце лета. Как мы останемся вместе, не пропуская тренировки и учебу, когда мы не можем бежать больше двадцати минут и не открываем книги, – я постучала по часам, где светились двадцать минут. Мы бы уже закончили, если бы не остановились.
– Мне плевать, что думают люди, и тебе стоит так делать, – он замолчал, давая мне шанс возразить. Он был прав, мне не было до людей дела. – Если тебе будет лучше, можно запретить поцелуи на время бега и учебы. Может, сделать десятиминутные перерывы на это, – он улыбнулся.
– Пятиминутные.
– О, я забыл, что ты сдержанная, – он не закатил глаза, но голосом все показал. – И о конце лета переживать нет смысла. Мы не знаем будущего, так зачем тратить время на переживания из–за него?
Я обвила своим мизинцем его мизинец и кивнула.
– Есть что–то еще?
– Все так быстро, – я впилась языком в щеку. – Вчера днем ты не мог на меня смотреть в больнице, а утром мы целуемся почти без одежды сверху.
– Без одежды? – Кэллам скривился. – Ты в спортивном лифчике.
Я ощущала, как подступает улыбка. Худшее было позади.
– Сейчас – да, – Кэллам тоже улыбнулся, радуясь, что мы миновали тяжелую тему. – Просто мы ощущали что–то друг к другу определенное время, а теперь признались… – я почти краснела. Разговор с ним был неловким. – Я пытаюсь осознать происходящее. Но не знаю, могу ли доверять…
– Клянусь, – перебил он, глядя мне в глаза. – Я не сделаю ничего, не спросив у тебя разрешения. Хочешь просто целоваться? Хорошо. Хочешь просто держаться за руки? – он почти скривился. – Не совсем хорошо, но ладно. Я не буду давить, если ты не хочешь.
Я улыбнулась шире. Не потому что хотела от него подтверждения, а потому что ему было почти так же неловко, как и мне, когда я говорила об этом. Было приятно, что и Кэллам ерзал.
– Я знаю, – я склонилась к нему. – Я доверяю тебе. Я не доверяю себе.
Он изобразил удивление, открыв рот.
– Доверяешь мне? Да? И это говорит мисс Проблемы с доверием?
– Конечно. Ты еще не дал повода не доверять.
Кэллам смотрел на меня. Пристально.
– Может, я и заслужил доверие? – он ждал моего ответа. Я заставила его ждать дольше.
– Может, – я могла быть убедительнее, но все еще улыбалась ему.
– Ладно, если ты не знаешь, можно ли доверять себе рядом со мной, то я это понимаю, – я взмахнула рукой, словно хотела ударить его, но он поймал мою ладонь.
– Ты не помогаешь, – нарочито вздохнула я.
– Ладно, убираем грязные мысли из головы, – он тряхнул головой с силой и постучал по ней рукой. – Пытаюсь, – еще пара ударов, а потом его лицо прояснилось. – Как ты научишься доверять себе?
Мои плечи опустились, как и все остальное.
– Понятия не имею.
ДВАДЦАТЬ ТРИ
И наступил вечер разговора с мамой. Я боялась и ждала этого с ночи после падения Гарри. Часть меня была готова узнать, что грядет, но часть хотела спрятать голову в песок.
Я так спешила убрать после кружка рукоделия, что пролила клей из баночки, которая загадочно лишилась крышки. А потом еще и сбила коробочку с зелеными блестками, пока вытирала клей.
– Спасибо за помощь. Иначе я застряла бы на ночь, – я чуть не стала снова трепать волосы Гарри. Пару дней назад он сказал, что от этого ощущал себя ребенком. Месяц назад ему нравилось, а теперь это делало его ребенком. Он подрос. Это было хорошо.
– Точно, – Гарри посмотрел на повязку на запястье, теперь покрытую зелеными блестками.
– Не переживай. Я поменяю ее, когда мы придем в домик, – я поняла, о чем он думал.
Он пожал плечами.
– Почему вы с Кэлламом так странно смотрели друг на друга только что?
Я застыла на дорожке, ведущей к нашему домику.
– О чем ты? – я старалась сохранять спокойствие, потому что мы с Кэлламом были осторожны. Никто еще нас не разгадал. И уж точно не десятилетний мальчик.
– Вы были такие странные.
Я заставила себя идти.
– Как мы смотрели друг на друга.
Гарри сделал губы уточкой, пока думал.
– Так мы с друзьями смотрим друг на друга, когда пытаемся что–то сказать, но рядом есть тот, кто не должен услышать.
