Открывать дверь и приоткрывать занавес своей личной жизни я не решилась, тихо отморозившись от настойчивых пинаний моей двери. Если что — все ушли на фронт! Добивать раненых бодрыми песенками!
Я сидела на последнем стуле, пила чай, пока Бейлис прогонял свой репертуар по пятому кругу, застыв конной статуей в центре кухни. Где-то неподалеку была круглосуточная аптека, в которой продавались затычки для ушей. Если природа обделила меня серными пробками, то придется выкручиваться.
— Знаешь, — я поставила кружку на стол, тихо зверея. — Кроме пения ты что-нибудь умеешь? Мне просто интересно.
Если он помимо пения увлекается танцами, то я сразу пишу себе эпитафию, скручиваю ее на манер свечки и жду, когда мне выломают дверь.
— А зачем мне что-то уметь? Знаешь, талант — это дар, который боги посылают избранным, — горделиво заметил жених, глядя на меня с высокомерием человека, который имеет дело с неучем, путающим Пушкина и Гоголя. — Видишь, ты талантами обделена, поэтому ты должна восхищаться теми, кто ими наделен!
Я всю жизнь была уверена, что у меня нет никаких талантов, но последний месяц показывает, что талант все-таки есть. И не один! Талант влипать в неприятности и железные нервы, чтобы отдирать эти неприятности от того места, которое на них регулярно напрашивается.
— Ничего, если я буду петь тебе целыми днями, — постановил гений от музыки, глядя на меня, как Моцарт на «Собачий вальс», — ты поймешь великую силу искусства! Голос — это самое ценное, что у меня есть!
Отлично. Жених с голосом! Может голосить и голосовать!
— Послушай, — умоляюще взглянула я на певца после получасового концерта в мою честь, который я, к чести своей, выдержала на ура. — Ну нельзя же петь целый день. Передохни… Не надо напрягать голосовые связки. Ты можешь охрипнуть!
— Знаешь, ты не разбираешься в искусстве, поэтому помалкивай, бездарность, — горделиво ответил конепринц, вскидывая голову. — Я понимаю, что не всем дано. А раз тебе не дано, то сиди и молчи! Внимай! Кто же тебя еще познакомит с волшебным миром музыки!
Внутренний инженер сидел и прикидывал, что еще немного, и наш герой будет царапать короной потолок. Через час я, не выдержав пытки музыкой, вернулась из аптеки, неся в сумке блистер от головной боли и резиновые затычки, которые я экстренно засовывала себе в уши в подъезде. Все! Теперь изображение есть, а звука нет! Я видела, как открывается рот, как меняется выражение лица певца, когда он самозабвенно выводил партию, протянув руку вперед, словно взывая к моим чувствам. Я подарила ему искреннюю улыбку, спокойно созерцая эту пантомиму.
Вот! Вот! Отлично! С лицом, словно его кукожит не по-детски, кентавр что-то пел, пытаясь вырвать сердце из груди, а у меня в голове почему-то промелькнула песенка: «Маленькой елочке холодно зимой!» Вон как сердце из груди вынимает! Совсем замерзла несчастная, околела в своем лесу, а мы, бессердечные, все ждем Нового года, чтобы сначала спилить ее, а потом спилить на ней деньги…
Кентавр взмахнул волосами, сделал самое соблазнительное выражение лица, словно вытесанного искусным мастером из мрамора, провел рукой по рельефной груди и подарил мне томный взгляд из-под полуопущенных ресниц, шлепая губами, как в немом кино. «На медведя я, друзья! На медведя я, друзья! Выйду без испуга! — мысленно пропела я, глядя на то, как певец обнимает себя и расчесывает руками. „Если с другом буду я, если с другом буду я, а медведь с подругой!“».
Никогда не думала, что можно просто наслаждаться тишиной. Кентавр повеселел, что-то пел и нес мне что-то невидимое и пульсирующее! Какая прелесть! Заверните мне пять штучек!
— Почему ты меня не встречаешь… — донеслось до меня сдавленное, пока четвероногий певец заглядывал мне в глаза. Нет, пробки, конечно, спасают, но смотрю, что герой распелся не на шутку.
— Чай, не Новый год! — Я одарила его улыбкой преданной фанатки, сохраняя в папку документы с почты. Нужно написать, что не хватает еще двух фактур, поэтому я не могу провести операцию. В ушах гудело, поэтому я украдкой вынула затычки и вставила вакуумные наушники, слушая прекрасную музыку из своего трек-листа на максимальной громкости, периодически улыбаясь в сторону поющего кентавра. Впервые фраза «задолбает одним аккордом» оказалась руководством к действию. Наушники отходили, поэтому я ковыряла ими в гнезде, словно неумелый мужчина штопором в пробке винной бутылки.
— Это что? — раздался ужасающий крик. Кентавр подлетел ко мне и заглянул мне в лицо. — Ну-ка! Музыка? Чужая музыка? Ты слушаешь чужую музыку в тот момент, когда я тебе пою?
Я сняла наушник, понимая, что с моим трек-листом он уже слегка ознакомился.
— Фу! — ревниво скривился гений, слушая отрывок из мюзикла. — Какой ужас! Да они совсем петь не умеют! Какой позор! Если не умеют, то пусть учатся! И вообще! Моя жена не имеет права слушать чужую музыку! И чужое пение тоже!
— Они хотя бы в ноты попадают, — огрызнулась я, понимая, что кто-то должен был это сказать много лет назад после фразы: «Я тут подумал, а почему бы мне не стать певцом?»
Сначала певец дулся на меня, а потом на тарелку с овсянкой, которую я по доброте душевной решила пристроить в чужой желудок. Я честно обещала себе с первого числа для поддержания форм и настроения каждое утро съедать тарелку овсянки. Шестьдесят девятого числа я поняла, что формы спокойно поддерживает бюстгальтер, настроение — кофе, а жизнь и так накладывает полную тарелку неприятностей, поэтому спокойно перевернула календарь, закинув пачку каши в дальний угол шкафа.
— Фе! — еще сильней скривился гений, вслушиваясь в чужие голоса и ставя на стол пустую тарелку. — Бездарности! Нет, ну я могу им только посочувствовать! Голоса у них слабые! Давай начистоту, ты меня и так недостойна, но я готов сделать исключение. Понимаешь, путь к сердцу гения лежит через восхищение! Мне нужна та, которая будет мной восхищаться, избавит меня от домашней рутины, не будет от меня ничего требовать… Я подумал, что простоватая, слегка ограниченная девушка, как ты, тоже может
