— Ябеда! — донеслось обиженное с кухни, а ножки с возмущением убежали обратно.
— Выгнала я своего алкоголика, — буркнула я, пытаясь прорваться на кухню и попытаться отбить кентавра у ребятишек.
— Как? — почти хором ужаснулись мама и тетя Зина. — Как ты могла? Мужика выгнала? Да ты что! Посмотри на себя! Тебе уже тридцать! Где ж ты себе мужика-то найдешь теперь? А тут хоть какой-никакой мужик был!
— Так, я иду на кухню! — занервничала я, слыша, как что-то гулко упало и послышалось: «Отрезай! Не видишь, болтается! Да режь! Ему не больно! Он же игрушечный!»
Что-то мне подсказывало, что и певцу, и танцору мешает одна маленькая деталь, а к утру меня разбудит высокий и пронзительный голос ангельской чистоты.
— Мы с тобой еще не договорили! — мама перегородила дорогу, а с кухни слышался детское капризное: «А я все маме расскажу! И тете Свете! Да! За то, что вы оторвали у него…» На этом тревожном моменте я стала прорываться на кухню со страшной силой в надежде, что если не коня, то хотя бы часть принца удастся отбить, но мама всем своим телом и видом давала понять, что разговор не окончен!
— Да пусть играют! — миролюбиво заметила тетя Зина, махнув рукой в ответ на мои претензии. — Дети, что с них взять? Покатаются немного! Не убудет! Вот когда свои будут, вот тогда и будешь мне рассказывать, как воспитывать!
— Ма-а-ам! Я хочу стать парикмахером! Мам! Я сделаю из него принцессу-поняшку! — воскликнула детская курносая мордашка, появляясь в дверном проеме, который загородила моя мама. «Дай мне покататься! Ты уже три раза катался!» — слышалось с кухни. Раздался грохот, а потом возня.
— Это ты сломал! — звонко кричал детский голос. — Ты! Ты сломал! Я все маме расскажу! Ай! Маринка, ты чего? Ты что? Ему хвост подстригла? А ну, дай-ка я!
— Ладно, мы поехали, у нас автобус через час! Рады, что увидели! Но ты насчет алкоголика своего не горячись! — заметила тетя Зина, будучи экспертом во всех животрепещущих для меня вопросах. — Ты точно с нами не поедешь?
— Зиночка права. Тебе деток пора уже, — вздохнула мама, ласково гладя меня по голове. — Дети — это радость! Нет большего счастья, чем деточки!
— Мама-мама! У него сопли! Дима пальцы ему в нос засунул, а там сопли! Сейчас Славик ему глаза проверяет! А то они текут! Мы в доктора играем! Лошадка немного болеет! Мам! А можно мы его с собой возьмем? А? Ну, мам! — как-то очень радостно доложили нам, снова убегая на кухню.
— Так, — возмутилась я, прорываясь через маму на кухню.
— Славик, Дима, Марина! Давайте собирайтесь! Лошадку мы не берем! — быстро одевала деток тетя Зина, пока мама выкладывала мне на тумбочку завернутые в газету банки с огурчиками-помидорчиками. — Ничего не забыли? Ты где колготки испачкала?
— Мам! Она плачет! Лошадка плачет! Хочет, чтобы мы его забрали себе! Он будет у меня принцессой! — всхлипывала маленькая Марина, пока мама надевала ей на спину розовый ранец. — Пусть тетя Света нам его отдаст!
Рыдания «Хочу лошадку!» раздавались по всему подъезду вместе с убеждениями взрослых, что лошадку никто не отдаст, но они все удалялись, удалялись, пока не стихли. Я сглотнула, глядя на ножницы, брошенные на тумбочку, с которых свисали длинные волосы.
Я прошла на кухню, боясь даже смотреть в сторону несчастного. Кентавр стоял, привалившись к стене, глядя на меня такими глазами, в которых читалась вся любовь к детям. Безграничная родительская любовь. Даже скупая слеза, текущая по щеке смотрелась очень кстати. От роскошной гривы волос осталось плешивое воспоминание. Теперь он выглядел как жертва лысого садиста, который пошел учиться на парикмахера, исключительно чтобы мстить всем волосатым. Огромные, выстриженные газончики, локоны, которые валялись по всей кухне, открывали новые перспективы трудоустройства в переходе с лежащей на земле шляпой. Причем подавать будут не только для того, чтобы заткнулся, но и из жалости. Покрасневший глаз, который немигающим взглядом смотрел в стену, пустил еще одну слезу. Прямо на лбу у него было нарисовано сердечко. То, что осталось от хвоста, можно было смело собирать в газетку. Маленькая пушистая кисточка, похожая на старый папин помазок для бритья, обнажала мускулистые задние ноги. Подвернутое левое переднее копыто и несколько внушительных синяков на торсе давали понять, что чужой цветник развернулся на славу. На спине у героя фломастерами был нарисован цветочек-татуировка, рядом красовались домик и кудрявое деревце. Таким татуировкам позавидует не только стоялец, но и сиделец. Какой-то треугольник с ручками и ножками украшал внушительный бицепс героя, а на груди было написано «Славик дурак!» Осталось заглянуть под коня, чтобы проверить свои самые грустные догадки, но было как-то неловко…
Я набралась смелости, понимая, что надо проверить дареного судьбой коня на предмет природой данных причиндалов, но меня привлекло что-то белое на полу. Осколок? Хм… Я наклонилась и подняла… зуб. Неподалеку лежали еще два. Стиснув свои зубы, грустно глядя на жениха, я пошла за табуреткой, дабы сделать то, что крайне не рекомендуют делать с дареным конем. Осторожно заглядывая в открытый рот, подсвечивая себе карманным фонариком, я поняла, что Шерлок Холмс из меня не очень и где-то на полу лежит еще пара-тройка подарков для зубной феи. Хотя… Мне кажется, тут и до меня кто-то пытался прицельным ударом копыта поиграть в доктора. Судя по масштабам, ближайшее время работать я буду исключительно на стоматолога, причем года три не разгибаясь. Нужно было сказать что-то ободряющее, что-то хорошее, доброе…
— Мм… — смутилась я, глядя с жалостью на жертву детской любви, по чьим щекам текли слезы радости от возможного отцовства. Сразу видно, мужик уже готов. — До свадьбы заживет! Не волнуйся… Без зубов тоже поют… Правда, первый куплет все пытаются догадаться, на каком языке… Если что — говори, что поешь на иностранном! Какие языки у вас там есть?
Как-то так. Чем могла, тем утешила. Тяжело вздохнув, я достала конфетку и положила ее кентавру в рот. Очнется, рассосет и хоть немного порадуется. Надо же как-то приободрить несчастного?
Я наскоро искупалась и обессиленно упала на кровать, уткнувшись в подушку. Не могу принять тот факт, что теперь вместо «наказанье мое» я слышу насквозь фальшивые дифирамбы. Кто-то выгуливает дежурные комплименты, запаривая меня очередной порцией лапши.
Я лежала и с
