Еще Колрин раздумывал, а не положить ли руку на Пограничный Столб и не попросить ли камень сообщить все, что ему известно об этой загадке. Но счел эту идею несерьезной и тут же выбросил ее из головы. О подобных камнях он знал немного больше, чем рассказал Вендрель. Большинство из них были давно мертвы – или растеряли оживляющую их силу. Ну а те немногие, кому удалось сохранить ее, не были расположены иметь дело ни с кем, кроме самых чистых душой смертных, а посему лучше всего было оставить их в покое.
Хотя в таком случае камень должен был сам разрешить кому-то оставить здесь посох, иначе где-нибудь среди снопов ячменя лежал бы уже мертвый маг, обломки посоха разлетелись бы по всем общинным полям, пылали бы пожары и кричали люди, но вот вызывать его из леса было бы уже ни к чему.
Еще одна большая загадка.
Колрин вздохнул и устроился шагах в двадцати от Пограничного Столба и рябины, на пригорке, с которого обзор был получше. Он уселся на землю, прислонившись спиной к стене, разделяющей поля Гамеля и Трейка, и погрузился в состояние, известное среди магов как двельм, призывая магию, которую до сих пор хранил в различных накопителях, чтобы при случае направить ее в собственный резерв или зарядить имеющиеся в наличии амулеты.
Двельм был одним из ключевых моментов подготовки для всех практикующих магию, поскольку те амулеты, которые хорошо сохраняли силу, отдавали ее неохотно и медленно, а те, из которых сила высвобождалась легко, совсем не могли ее хранить; и любое сочетание этих качеств в одном амулете непременно приводило к ослаблению обоих. Первые обычно изготовляли из камня, окаменевшей древесины, янтаря или золота, реже – из рубинов или изумрудов; а вторые из серебра или бронзы с лунными камнями, бриллиантами и прочими полупрозрачными драгоценными камнями, а также из молодой древесины и фарфора.
Хороший посох, сделанный из старого мореного дуба, с бронзовым навершием и железной подошвой, становился, бесспорно, несравненным магическим инструментом, ведь он отлично сохранял силу и мог достаточно быстро высвобождать ее. По этой самой причине посох был у каждого мага. Хотя палочка из старой ивы, окованная золотом или серебром, вполне могла его заменить, если магу приходилось притворяться кем-то другим.
Но у Колрина не было ни посоха, ни палочки, ни, если уж на то пошло, даже магического кольца. На его пальцах, все еще перепачканных фазаньей кровью, не было вообще никаких украшений.
Солнце уже клонилось к закату, когда мужчина наконец вынырнул из магического транса. Вендрель приходила и оставила корзину на стене неподалеку. Он подхватил ее и отнес к облюбованному им месту у стены, откуда были видны Пограничный Столб, рябина и почти все три общинных поля, не считая той части, что скрывалась за рощицей.
Как он и предполагал, похолодало почти сразу после захода солнца. Колрин вытащил из корзины покрывало и накинул его на плечи. Вендрель также снабдила его хлебом, сыром и колбасой, и он быстро перекусил, запивая немудреный ужин водой и глядя, как начинает свой путь по небу луна и появляются звезды. Ночь была очень светлой, а небо ясным. Несколько падающих звезд промелькнули у самого горизонта, и Колрин проводил каждую пристальным взглядом, высматривая, не вспыхнет ли какая-нибудь ярче прочих, не сверкнет ли красноватым светом, указывая на истинное знамение. Но, похоже, ничего необычного на этот раз не было. Такие искорки, яркие, но быстро гаснущие, можно увидеть на небе в любую ясную ночь.
Колрин даже рискнул немного вздремнуть, хоть и без особых удобств, положившись на то, что обостренное чутье на магию разбудит его в случае чего. Но в итоге проснулся он из-за банального желания облегчиться. Слегка потянувшись в попытке размять затекшее от неудобной позы тело, он отошел подальше, чтобы справить нужду, не проявив неуважения к Пограничному Столбу.
Возвращаясь, он заметил, что на окрестность внезапно опустилась тишина. Теперь единственным, что нарушало ее, был звук его собственных шагов, хотя парой мгновений ранее он слышал стрекот цикад, пение ночных птиц, пронзительный писк полевки, попавшей в когти совы, приглушенную трескотню и перестук заячьих лап в ячменном жнивье неподалеку. Теперь вокруг царило молчание, и даже воздух, казалось, замер.
Колрин широко распахнул глаза, пробуждая дремлющее до поры магическое зрение. Мир вокруг заиграл новыми красками, свет луны и звезд стал ярче. Тени протянулись от камня и рябины… а также от дюжины фигур, до этого момента остававшихся невидимыми, которые, выйдя из леса, характерным крадущимся шагом пересекали поле и были уже приблизительно в девяти-десяти ярдах от рощицы. Даже несмотря на магическое зрение, тени их разглядеть было проще, чем их самих, но по существу они чем-то походили и на лис, и на людей: передвигались на задних лапах и могли держать разные вещи передними, но при этом имели длинные хвосты, красновато-коричневый мех, хитрые лисьи морды и чувствительные, стоящие торчком уши.
И эти уши дружно навострились, стоило Колрину заговорить.
– Какими судьбами, дорогие дамы и господа! Что ищут Ранначины у Пограничного Столба?
Двенадцать пришельцев выстроились в линию безо всяких видимых команд и обсуждений, в их лапах блеснули обсидиановые лезвия мечей, а пасти растянулись в зловещих оскалах.
– Не думаю, – сказал Колрин. Он что-то пробормотал, сложил одну ладонь горстью и призвал силу. Из этой горсти вырвалось голубое пламя, с ревом взметнувшееся выше человеческого роста. – Надеюсь, все хорошо помнят, как пахнет паленый лисий мех?
И снова не было ни единого признака обсуждения, но все Ранначины, как один, спрятали оружие, захлопнули пасти, развернулись и скрылись во тьме так же незаметно, как и появились.
Колрин еще какое-то время провожал их взглядом, держа наготове огненное заклинание, поскольку они вполне могли внезапно развернуться и попытаться атаковать его. Могли, но не осмелились. Вполне вероятно, что за недолгое время, проведенное ими рядом с Пограничным Столбом, эти твари поняли, что вряд ли смогут украсть такую могущественную вещь, как этот посох, или просто не захотели вызвать недовольство камня. Не исключено также, что они посчитали Колрина слишком сильным противником, хотя раньше ему не доводилось иметь дело более чем с тремя или четырьмя Ранначинами сразу.
Он погасил пламя, едва они скрылись из виду, и тут же отменил заклинание магического зрения. Силу необходимо было беречь, особенно ту, что он тянул из собственного тела. Без сомнения, в эту ночь у него будут противники пострашнее Ранначинов. В такую ясную, прохладную ночь он ощущал зов посоха сильнее и четче, чем раньше. На этот зов наверняка откликнется кто-то еще.
Колрин взял еще кусок хлеба, но садиться не стал. Вместо этого он, прихрамывая, направился к границе рощицы, чтобы еще раз выказать свое почтение древней рябине. На этот раз он не просто склонил голову, но и медленно опустился на одно колено, словно перед ним был Великий Лорд или Главная Волшебница. В этой позе он замер на какое-то время, слушая и размышляя, успокоенный тем, что мир вокруг снова наполнился различными звуками, небо по-прежнему оставалось чистым, а звезды и луна яркими – и не сверкал над ним кроваво-красный дождь из падающих звезд.
Рябина ничем не показала, что заметила его реверансы, ни когда он стоял
