— Именно я?
Она смеется. Я ощущаю под рукой ее мягкую талию. Можно стоять так вечно.
— Я о другом. Почему это не был мужчина?
— Тебе приятней с мужчиной?
— Все-таки космонавтика — мужская профессия. Или теперь по-другому?
— Мы не космонавты. — Она перестает улыбаться. — Мы колонисты. Конечно, женщин у нас гораздо больше. Женщина нужнее. Не понимаешь?
— Нет.
— Ну, как тебе объяснить, — продолжает она. — Что в колонии главное? Главное — воспитание детей. В каждой женщине сидит мать. Материнство детям нужнее. Разве не так?..
— Так-то оно так…
— Не понимаешь. Ты думаешь, это как в стаде тюленей. Нет. Ты ошибаешься. Колония — это не только четыреста человек. Этого очень мало. Мы везем с собой все. Семена растений, зародыши животных… Ведь это космический корабль. Много в него не поместится. В основном зародыши.
— И дети?..
— Да, — говорит Вита. — Но ведь это единственный путь. Подумай, и ты поймешь, что единственный. И каждому из этих ребят нужна будет мать.
— А отец?
— Что может отец? Что нужно детям? Теплота, ласка. Не все мужчины на это способны. Да и не все женщины. Но в космос таких не берут.
Некоторое время молчим.
— Но ведь потребуется и мужская сила. Строить дома, бороться со стихиями, охранять вас от диких зверей…
— Это работа роботов. Их у нас тоже много.
— И тоже зародыши?
— Конечно. — Минуту она молчит. — Пойми, здесь нет ничего аморального. Просто ты из другой эпохи. При тебе женщины, вероятно, еще рожали.
— А теперь нет?
— Естественно, — говорит Вита. — Разве что больные, им это иногда надо. Но таких не пускают в космос.
Я молчу.
— Почему ты думаешь, что мать — только та, что рожает? Есть же вещи более важные. Моя мама меня не рожала, но я ее люблю так же, как ты свою.
— Пожалуй.
— Потом, как бы ты разместил в звездолете миллион человек? Ведь этого, — она показывает на пейзаж за окном, — всего этого нет, ты же знаешь. Это только изображение, его можно выключить. В действительности у нас тесно.
Некоторое время молчим.
— Жизнь изменилась, и это естественно. Понимаешь? Вот ты сказал, что космонавтика — мужская профессия. При тебе было так. Но сейчас она никакая — ни мужская, ни женская. У нас нет такой профессии. Понимаешь?
— Да.
— Почему вообще ты стал космонавтом? — спрашивает Вита. — Почему ты больше ничего не умеешь? В ваше время были ведь интересные специальности. Ты мог стать ученым, писателем, коллекционером…
— Мог бы. Но тогда мы бы не встретились.
— Правда. Я об этом не подумала.
— Отец у меня был писатель. Хотел, чтобы и я занялся этим. Но мне не хотелось становиться верфедрунгером.
— Что это значит?
— Это исландское слово. Оно означает «сын, который хуже своего отца». Я не хотел стать хуже. Поэтому выбрал другой путь.
— Он был великий писатель?
— Гениальный.
— Как его фамилия?
Я называю свою фамилию.
— Нет, не помню. Не обижайся: я не сильна в истории литературы.
Не обижаюсь. В истории литературы он, бесспорно, фигурирует. Мне почему-то весело.
— Зато я стал великим космонавтом.
— Да?
— Конечно. Из XX века улетел к звездам. Знаешь еще хоть одного такого?..
* * *Вита говорит:
— Скоро мне в морозилку. Дежурство кончается.
— А я?
— Как хочешь. Но учти — вернусь только через полвека, у цели. Ты будешь для меня староват.
— Пожалуй. Впрочем, могу подождать твою сменщицу. Иди ложись в морозилку.
Она смеется. Она часто смеется. Очень люблю ее смех.
* * *Вита знакомит меня с экипажем. По фотографиям. Я должен угадать, кто ее сменит.
Люди как люди. Смуглые все, как Вита, но в остальном те же. XX век, XXV — никто не меняется. Люди остаются людьми.
Наконец проблеск античной красоты. Классика.
— Она?
— Нет. — Вита смеется. — У тебя хороший вкус. Это моя подруга. ЕЕ ЗОВУТ Юра…
Прекрасная девушка Юра. Впрочем, почему бы и нет? Если вдуматься — нормальное женское имя.
— …Но она уже отдежурила.
Листаем фотографии дальше.
* * *Шагаем по длинному коридору. Над одной из дверей мигает огонек. Входим внутрь.
Почти всю каюту занимает застекленный саркофаг. Там что-то лежит.
Ответ через пять веков: да, это похоже на памятник. А еще больше на восковую куклу мужского пола. С бородой и усами.
— Твоя новая возлюбленная, — смеется Вита. — Ее зовут Адам. Нравится?
— Уговорила. Где моя морозилка?
— Пусть сначала проснется он. Вообрази его лицо, когда он увидит тебя.
Это я хорошо представляю. Восковая статуя открывает глаза, отодвигает стеклянную крышку, смотрит на меня пустыми глазами и тянется костлявой, как у скелета, рукой…
Не ко мне. К Вите.
Жутко. Посмотрим, как оно будет в действительности.
* * *В действительности не так. Мы сидим в посту управления. Название сохранилось по традиции — отсюда никто ничем не управляет. Кораблем управляют из машинного отделения, как это называлось в конце XX века. Там — машина, говорящая по-человечески. На всех языках, даже по-древнеегипетски.
Это очень умная машина. Индивидуальность, но сейчас она спит. Чем умнее машина, тем ее психика ближе к нашей. А сон — психическое явление, не физиологическое.
Правда, у машин это происходит по-другому. Когда спит человек, он почти целиком отключается от действительности и почему-то видит сны. Никто не знает, что это такое.
Машины спят по-другому. Они могут замедлять свои мыслительные процессы. Если мы говорим, что машина производит, допустим, миллиард операций в секунду, это не значит, что она делает их ровно столько. Она может производить и миллиард, и миллион, и тысячу операций. Сто операций в секунду, десять,
