— Ага, он теперь бухает в лондонских барах вместе с остальными. Они называют это «обмен опытом».
— Никто не может им запретить, — невозмутимо отозвался Нуаду. — Так я тут при чем?
— У нападавших есть псы. И вроде они были у тебя, — сказал Гадес.
Нуаду снова с невозмутимым видом пыхнул трубкой.
— Мои собаки — все черные псы Британских островов. Призраки с горящими глазами, что блуждают на старых дорогах и перекрестках, охраняют могилы хозяев и несут беду, — в голосе самого Нуаду тоже слышались грозы и шелест туманов. — Я могу их призывать, но они — не то же самое, что ваши псы. Их хозяин не я, а сами острова.
Гадес не очень понимал, о чем говорит кельтский бог, и тот вздохнул — как показалось, не с раздражением, а с некоторой усталостью. Зажав в зубах трубку, наклонился и зачерпнул здоровой рукой горсть земли, пропустил жирные, влажные комья сквозь пальцы.
— Боги не всесильны. У каждого из нас свои ограничения, мы следуем правилам. Ваши силы иногда связаны с окружающим миром, иногда нет. Но мои связаны с землей. Я люблю острова, и они отвечают мне взаимностью. Но я не их властитель. Так и призрачные псы могут отозваться на мой зов, а могут и нет. И уж точно я не могу ими управлять.
Не было оснований ему не верить. И что-то такое было в глазах Нуаду, когда он говорил. В его задумчивом взгляде, направленном не столько на пришедших, сколько вглубь себя самого или этой земли. Он говорил так, как бывало сам Гадес думал о Подземном мире.
Нуаду вряд ли бы стал что-то здесь делать — проливать кровь богов на собственной земле. Хотя Гадес все-таки не сбрасывал его со счетов, руководствоваться одними эмоциями он не привык.
Снова усевшись на скрипнувший под его весом ящик, Нуаду закурил.
— Короче, я не могу позвать собак, даже если захочу. Они своенравные. И пугают суеверных людей по всем островам, а не спят у меня под боком. Так что хрен знает, кто вам нужен. Не я.
— И тебе плевать?
Нуаду посмотрел на Софи, которая задала вопрос. Та ничуть не смутилась.
— Тебе плевать, что кто-то убивает богов на твоей земле?
— Девочка, я свое отвоевал, — Нуаду поднял серебряный протез, — и потерял достаточно. Уж куда я точно лезть не собираюсь, так это в божественные разборки. Сами выясняйте, кому дорогу перебежали. Я не при делах.
— Трус, — тихо сказал Сет, но так пронизывающе, что, кажется, его услышали даже чайки, орущие в вышине.
Сет первым вышел через дверь обратно в паб, ничего не добавляя. А Нуаду молча сидел и, сощурившись, смотрел через забор с тряпками куда-то за горизонт. Глянув на Софи, Гадес кивнул, и они вместе вернулись в полумрак бара.
— Он не врет? — спросила Софи. — Насчет собак.
— Не думаю. Я слышал о местных псах-призраках, вряд ли они действительно подчиняются Нуаду.
Он не стал добавлять, что такому вообще вряд ли бы кто стал подчиняться. Возможно, поэтому кельтские боги оставались крайне самостоятельными: что бы ни говорил Нуаду, но Диан Кехт тоже явился сам.
— Он считает, что охотятся за вами, — сказала Софи, пробираясь мимо тесно стоявших столов. — Ты тоже так думаешь?
— Нет. Первым убили Бальдра, которого никто из нас почти не знал.
— Но кто-то ведь нарушил границы Подземного мира.
— Еще как. Но не обязательно те же, кто убивает богов. И, возможно, не только нашего Подземного царства, но и других. Я узнаю.
Гадес вспомнил скелет, за который цеплялись асфодели — труп предыдущего рождения Персефоны. Кто-то не просто нарушил границы, кто-то насмехался над ним.
— Всё в порядке? — Софи нахмурилась и остановилась.
И даже сейчас, в мутном баре маленького городка, в пропахшем пивом полумраке, когда Софи стояла так близко, Гадес абсолютно терял голову. Не касаясь, он ощущал тепло ее тела, сладковатый запах цветов и терпкого граната. Хотел провести подушечкой пальца по ее губам, впиться в них поцелуем и терзать, пока сама Сеф не стала бы умолять о большем.
Но она отстранилась, смущенно опустив глаза, отвернулась, чтобы пойти дальше к выходу.
И это было как удар под дых, после бессмысленной встречи с Нуаду, после известий о визите Зевса, предательства Гипноса и всего остального.
Она его не помнила.
Она испуганно отстранялась — каждый раз.
Гадес осел на деревянный стул, так удачно выдвинутый у стола. Обернувшись, Софи посмотрела на него и тут же оказалась рядом, повторяя:
— Всё в порядке?
— Да. Просто немного устал за последние дни. Много всего.
Софи сочувственно кивнула, и ее маленькая ладошка легла на плечо Гадеса — вряд ли она сама понимала, что делает, просто даже не задумалась.
— Всё пока не так плохо.
— Жаль только, зря съездили. Вернемся обратно. Брат написал, что нашел самолет пораньше, так что явится уже сегодня к вечеру.
— Сразу обратно? Сету нормально столько часов за рулем?
— Он не человек. Так что да, абсолютно нормально.
— Я знаю, ты беспокоишься о нем… но он тоже будет в порядке.
Тот момент, о котором Гадес предпочитал не задумываться. Со всем остальным он всегда мог что-то сделать, а если не срабатывало — найти иной путь. Но он лучше многих знал, что никто и ничего не в силах сделать со смертью.
И понимал, что люди умирают, но их души остаются и продолжают жить в одном из бесчисленных миров. Снова перерождаясь и умирая. Но боги после смерти просто исчезают, превращаются в пыль, воспоминание.
Когда боги уходят, то уходят навсегда.
Бальдр не стал тенью своего Подземного мира, он просто перестал быть. И то же самое ждало бы Амона — или Сета. И если в первый раз они пришли вовремя, и Гадес даже не успел подумать, что могло произойти, не верни он Амона, то во второй раз уже не успели. И всю ночь, пока Сет метался в поту и бреду, а грань между жизнью и смертью стала для него тоньше шифоновых покрывал Нефтиды, у Гадеса было время осознать, что если сейчас Сет умрет, то просто исчезнет.
Пустыня останется неизменной. Только пыли в ней станет чуть больше.
— Да, — сказал Гадес. — Я беспокоился.
— Конечно, он твой друг…
— Когда-то давно, в пустыне, когда свидетелями были только звезды, мы мешали воду и кровь друг друга. Он больше чем друг.
— Поэтому ему единственному ты позволяешь называть себя Аидом?
— Ты тоже можешь.
— Я подумаю об этом, — Софи опустила глаза,
