За сотню метров до обрыва солдаты заботливо натянули еще одно очень низкое незатейливое ограждение, которое должно было уберечь от падения.
– По нашим расчетам, после этой линии. – Армстронг указала на ограждение, – возможно обрушение почвы. Поэтому ходить дальше я не рекомендую.
– А где вы опускаетесь в Разлом? Покажите мне это место. Там, видимо, можно подойти ближе?
– Верно. Пойдемте.
В пятистах метрах на север я увидел сооружение, похожее на начало канатной дороги. Пройдя ближе, мы перешагнули ограждение и подошли к месту почти на самом краю, откуда был виден противоположный край обрыва. На удивление, он был совсем близко – метрах в пятидесяти, как мне показалось.
– Такой маленький, – удивился я искренне.
– Давайте подойдем ближе, – ответила Армстронг с нотками иронии в голосе.
Мы оказались на деревянном настиле, который возвышался над почвой и был прикреплен к сваям, каждая его секция имела по бокам канат, идущий вверх. Только сейчас я заметил, что над нами возвышается стрела кранового сооружения. У самого края была зона с поручнем – импровизированная смотровая площадка для ученых. Действительно, по мере движения к поручню мысль, что противоположный край находится близко, становилась все менее реальной. Несмотря на то что было еще светло, солнечные лучи проникали совсем неглубоко в Разлом. Чтобы встать у поручня и взять его руками, пришлось бороться со страхом высоты. Переборов себя, я сначала посмотрел вниз. «И это все? – подумал я. – Это ты, страшный и ужасный?» Я почти улыбнулся, но повернул голову вправо, в сторону уходящего ущелья, и испытал чувство, ради которого сюда пришел. Освещенная по всей длине солнцем с запада, правая кромка Разлома резко переходила в черноту, которая теперь показалась мне космической. Вообще, все теперь начало приобретать смысл. Отошедшие друг от друга дольки огромного космического арбуза, освещенные желтым карликом, заставили на мгновение забыть про голубое небо и лес на горизонте. Я ощутил, как чернота из Разлома переходит в черное небо, покрытое звездами, и как Земля подо мной медленно движется в огромном космическом коридоре, а дальние сигнальные огни указывают ей путь. Чувство, длившееся долю секунды, прошедшее мгновенно, но оставшееся со мной навсегда. Уже потом я заметил, что тут же на дневном небе был едва виден и барельеф полной луны.
– Ну что? – спросила ученая.
– Я бы хотел поцеловать вас, Екатерина Ивановна, но вы неправильно поймете, – сказал я, оборачиваясь и отходя от края.
– Почему вы улыбаетесь? Надо полагать, вы не почувствовали страх. Или специально скрываете это.
– Нет, моя дорогая, – я знал, что фамильярность ее задевает, – от вас ничего не скроешь. Разве это глаза испуганного человека?
Я расстался с Екатериной с чувством удовлетворения и победы. Но это не была победа над Разломом. Это была победа над самим собой. Я не испытывал страха перед этим якобы чудом раньше, не испугался и теперь. В Разломе что-то было, что-то даже удивительное, намекающее на какой-то космический замысел, но я уверенно поборол в себе все нежелательные эмоции, желание поддаться этой баснословной силе, проникнуться ее загадкой и теперь покидал это место в полной решимости навести порядок в умах тех, кто еще был способен думать, и в душах всех остальных.
Наступил третий день, когда мы должны были похоронить своего друга. По просьбе самого Писателя, которую он нашептал мне с того света, я распорядился хоронить его в том месте, где Иегова явился людям. Церемония была очень скромной, я бы даже сказал, нарочито скупой. Но от этого трагичность момента становилась еще более очевидной.
Мне не пришлось играть убитого горем товарища, так как чувства и впрямь нахлынули сами собой. Неожиданно для себя я вдруг понял, что мои старые глаза стали мокрыми и слеза предательски вот-вот покатится по щеке. Но этого конфуза я не допустил, незаметным движением ловко смахнув ее карманным платком.
Лицо покойника было неузнаваемо обезображено, но военный патологоанатом совершил почти чудо и вернул на место знакомые черты, даже как будто ехидную ухмылку. На несуществующей шее у Писателя был повязан красный платок, который он при жизни, бывало, любил носить. Я смотрел на этого молодого старика, который сошел с дистанции раньше меня, и думал, что в молодости я, конечно, был прав, и верить – куда выгоднее, чем не верить. Если бы сейчас я знал, что мы еще когда-нибудь встретимся, в раю или аду, какая разница, мне было бы проще. Потому что было ощущение, что мы просто кладем тело, переставшее жить и думать, в землю и закапываем, и помимо этого, больше ничего нигде с Писателем не происходит. Его душа не отделяется от тела, не отправляется в новые миры, а все – решительно все, – что осталось от Писателя, сейчас здесь, у нас на виду, и сводится к утилизации его самого как отходов. В это неприятно верить.
Церемонию очень по-военному неуклюже проводил Казимир. Он часто останавливался и умолкал, а потом продолжал. Кузнецов стоял неподвижно, как статуя с каменным лицом, не выражающим никаких эмоций, казалось, даже мимические морщины застыли. Без приглашения на похороны пришел Пафнутий, который сначала поглядывал на всех собравшихся с интересом, а потом, когда Казимир сделал слишком длинную паузу, подвинул коллегу и закончил панихиду быстро и ловко. В конце он повернулся и поприветствовал всех, кто следил за церемонией. Все это удручало еще больше и навевало мрачные мысли. Я подумал, если Бог есть, то, пожалуй, именно в такие моменты мне не хватает его присутствия.
Дальше случилось непредвиденное. Надо ли говорить, что скромные похороны привлекли внимание тысяч паломников. Как я и полагал, это место, расположенное непосредственно у оцепления, почиталось паломниками особо. Но никто до сих пор не решился как-то его отметить. Многие приходили и целовали тут землю, но до монументов дело не дошло. Поэтому захоронение человека именно здесь привлекало поистине великий интерес «туземцев». Было сложно понять, чего было больше – интереса, оскорбленных чувств или недоумения. Наверное, все вместе это соединилось у зрителей в непреодолимое любопытство.
Мы, конечно, были готовы ко всему, и взвод стрелков, пришедших салютовать по покойному, выполнял тут двойную функцию. Однако угрозы со стороны паломников, судя по всему, не было. Напротив, я знал, что церемония похорон во всех подробностях уже обсуждается во всем мире. Люди теперь засыпали и просыпались с новостями из Разлома, как будто смотрели сериал с продолжением. Поэтому, когда произошло то, что
